i'll hug your mum
Прекрасный день, чтобы процитировать Диккенса. Один из моих любимых-любимых отрывков, замечательная история.
на самом деле целая 29, кажется, глава
Рассказ о том, как подземные духи похитили пономаря
"В одном старом монастырском городе, здесь, в наших краях, много-много
лет назад - так много, что эта история должна быть правдивой, ибо наши
прадеды верили ей слепо, - занимал место пономаря и могильщика на кладбище
некто Гебриел Граб. Если человек - могильщик и постоянно окружен эмблемами
смерти, из этого отнюдь не следует, что он должен быть человеком угрюмым и
меланхолическим; наши могильщики - самые веселые люди в мире; а однажды я
имел честь подружиться с факельщиком, который в свободное от службы время
был самым забавным и шутливым молодцом из всех, кто когда-либо распевал
залихватские песни, забывая все на свете, или осушал стакан доброго крепкого
вина одним духом. Но, несмотря на эти примеры, доказывающие обратное,
Гебриел Граб был сварливым, непокладистым, хмурым человеком - мрачным и
замкнутым, который не общался ни с кем, кроме самого себя и старой плетеной
фляжки, помещавшейся в большом, глубоком кармане его жилета, и бросал на
каждое веселое лицо, попадавшееся ему на пути, такой злобный и сердитый
взгляд, что трудно было при встрече с ним не почувствовать себя скверно.
Как-то в рождественский сочельник, незадолго до сумерек, Гебриел Граб
вскинул на плечо лопату, зажег фонарь и пошел по направлению к старому
кладбищу, ибо ему нужно было докончить к утру могилу, и, находясь в
подавленном состоянии духа, он подумал, что, быть может, развеселится, если
тотчас же возьмется за работу. Проходя по старой улице, он видел через
старинные оконца яркий огонь, пылавший в каминах, и слышал громкий смех и
радостные возгласы тех, что собрались возле них; он заметил суетливые
приготовления к завтрашнему пиршеству и почуял немало аппетитных запахов,
которые вырывались с облаком пара из кухонных окон. Все это было - желчь и
полынь для сердца Гебриела Граба; а когда дети стайками вылетали из домов,
перебегали через дорогу и, не успев постучать в дверь противоположного дома,
встречались с полдюжиной таких же кудрявых маленьких шалунов, толпившихся
вокруг них, когда они взбирались по лестнице, чтобы провести вечер в
рождественских играх, Гебриел Граб злобно усмехался и крепче сжимал рукоятку
своей лопаты, размышляя о кори, скарлатине, молочнице, коклюше и многих
других источниках утешения.
В таком приятном расположении духа Гебриел продолжал путь, отвечая
отрывистым ворчанием на добродушные приветствия соседей, изредка
попадавшихся ему навстречу, пока не свернул в темный переулок, который вел к
кладбищу. А Гебриел мечтал о том, чтобы добраться до темного переулка,
потому что этот переулок в общем был славным, мрачным, унылым местом, куда
горожане не очень-то любили заглядывать, разве что средь бела дня и при
солнечном свете; поэтому он был не на шутку возмущен, услышав, как юный
пострел распевает какую-то праздничную песню о веселом рождестве в этом
самом святилище, которое называлось Гробовым переулком еще в дни старого
аббатства и со времен монахов с бритыми макушками. По мере того как Гебриел
подвигался дальше и голос звучал ближе, он убеждался, что этот голос
принадлежит мальчугану, который спешил присоединиться к одной из стаек на
старой улице, и для того, чтобы составить самому себе компанию, а также
приготовиться к празднеству, распевал во всю силу своих легких. Гебриел
подождал, пока мальчик не поравнялся с ним, затем загнал его в угол и раз
пять или шесть стукнул фонарем по голове, чтобы научить его понижать голос.
Когда мальчик убежал, держась рукой за голову и распевая совсем другую
песню, Гебриел Граб засмеялся от всей души и, придя на кладбище, запер за
собой ворота.
Он снял куртку, поставил фонарь на землю и, спрыгнув в недоконченную
могилу, работал около часа с большим рвением. Но земля промерзла, и не
очень-то легким делом было разбивать ее и выгребать из ямы; и хотя светил
месяц, но он был совсем молодой и проливал мало света на могилу, которая
находилась в тени церкви. Во всякое другое время эти препятствия привели бы
Гебриела Граба в очень мрачное и горестное расположение духа, но, положив
конец пению маленького мальчика, он был так доволен, что обращал мало
внимания на ничтожные результаты, и, покончив на эту ночь со своей работой,
заглянул в могилу с жестоким удовлетворением и чуть слышно затянул, собирая
свои вещи:
Славные дома, славные дома,
Сырая земля да полная тьма.
Камень в изголовье, камень в ногах:
Жирное блюдо под ними в червях.
Сорная трава да глина кругом,
В освященной земле прекрасный дом!
- Хо-хо! - засмеялся Гебриел Граб, присев на плоскую могильную плиту,
которая была его излюбленным местом отдохновения, и достав плетеную фляжку.
- Гроб на рождество! Подарок к празднику. Хо-хо-хо!
- Хо-хо-хо! - повторил чей-то голос за его спиной.
Гебриел замер от испуга в тот самый момент, когда подносил к губам
плетеную фляжку, и оглянулся. Самая древняя могила была не более тиха и
безмолвна, чем кладбище при бледном лунном свете. Холодный иней блестел на
могильных плитах и сверкал, как драгоценные камни, на резьбе старой церкви.
Снег, твердый и хрустящий, лежал на земле и расстилал по земляным холмикам,
теснившимся друг к другу, такой белый и гладкий покров, что казалось, будто
здесь лежат трупы, окутанные только своими саванами. Ни один шорох не
врывался в глубокую тишину этой торжественной картины. Сами звуки словно
замерзли, так все было холодно и неподвижно.
- Это было эхо, - сказал Гебриел Граб, снова поднося бутылку к губам.
- Это было не эхо, - послышался низкий голос.
Гебриел вскочил и замер, словно пригвожденный к месту, от ужаса и
изумления, ибо его глаза остановились на существе, при виде которого кровь
застыла у него в жилах.
На вертикально стоявшем надгробном камне, совсем близко от него, сидело
странное, сверхъестественное существо, которое - это сразу почувствовал
Гебриел - не принадлежало к этому миру. Его длинные ноги - он мог бы достать
ими до земли - были подогнуты и нелепо скрещены; жилистые руки обнажены, а
кисти рук покоились на коленях. Его короткое круглое туловище было обтянуто
узкой курткой, украшенной небольшими разрезами; короткий плащ болтался за
спиной; воротник был с какими-то причудливыми зубцами, заменявшими
подземному духу брыжи или галстук, а башмаки заканчивались длинными
загнутыми носками. На голове у него была широкополая шляпа в форме конуса,
украшенная одним пером. Шляпу покрывал иней. И вид у него был такой, словно
он сидел на этом самом надгробном камне, не меняя позы, столетия два или
три. Он сидел совершенно неподвижно, высунув, словно в насмешку, язык и
делая Гебриелу Грабу такую гримасу, какую может состроить только подземный
дух.
- Это было не эхо, - сказал подземный дух.
Гебриел Граб оцепенел и ничего не мог ответить.
- Что ты тут делаешь в рождественский сочельник? - сурово спросил
подземный дух.
- Я пришел рыть могилу, сэр, - заикаясь, пробормотал Гебриел Граб.
- Кто бродит среди могил по кладбищу в такую ночь? - крикнул подземный
дух.
- Гебриел Граб! Гебриел Граб! - взвизгнул дикий хор голосов, которые,
казалось, заполнили кладбище.
Гебриел пугливо оглянулся - ничего не было видно.
- Что у тебя в этой бутылке? - спросил подземный Дух.
- Джин, сэр, - ответил пономарь, задрожав еще сильнее, ибо он купил его
у контрабандистов, и ему пришло в голову, не служит ли существо,
допрашивающее его, в акцизном департаменте подземных духов.
- Кто пьет джин в одиночестве на кладбище в такую ночь? - спросил
подземный дух.
- Гебриел Граб! Гебриел Граб! - снова раздались дикие голоса.
Подземный дух злобно скосил глаза на устрашенного пономаря, а затем,
повысив голос, воскликнул:
- И кто, стало быть, является нашей законной добычей?
На этот вопрос невидимый хор ответил нараспев, словно хор певчих,
поющих под мощный аккомпанемент органа в старой церкви, - эти звуки,
казалось, донеслись до слуха пономаря вместе с диким порывом ветра и
замерли, когда он унесся вдаль; но смысл ответа был все тот же:
- Гебриел Граб, Гебриел Граб!
Подземный дух растянул рот еще шире и сказал:
- Ну-с, Гебриел, что ты на это скажешь?
Пономарь ловил воздух ртом.
- Что ты об этом думаешь, Гебриел? - спросил подземный дух, задирая
ноги по обеим сторонам надгробного камня и разглядывая загнутые кверху носки
с таким удовольствием, словно созерцал самую модную пару сапог, купленную на
Бонд-стрит.
- Это... это... очень любопытно, сэр, - ответил пономарь, полумертвый
от страха. - Очень любопытно и очень мило, но, пожалуй, я пойду и закончу
свою работу, сэр, с вашего позволения.
- Работу? - повторил подземный дух. - Какую работу?
- Могилу, сэр, рытье могилы, - пробормотал пономарь.
- О, могилу, да! - сказал подземный дух. - Кто роет могилы в такое
время, когда все другие люди веселятся и радуются?
Снова раздались таинственные голоса:
- Гебриел Граб! Гебриел Граб!
- Боюсь, что мои друзья требуют тебя, Гебриел, - сказал подземный дух,
облизывая щеку языком - замечательный был у него язык. - Боюсь, что мои
друзья требуют тебя, Гебриел, - сказал подземный дух.
- Не прогневайтесь, сэр, - отвечал пораженный ужасом пономарь, - я не
думаю, чтобы это могло быть так, сэр, они меня не знают, сэр; не думаю,
чтобы эти джентльмены когда-нибудь видели меня, сэр!
- Нет, видели. - возразил подземный дух. - Мы знаем человека с хмурым
лицом и мрачной миной, который шел сегодня вечером по улице, бросая злобные
взгляды на детей и крепко сжимая свою могильную лопату. Мы знаем человека с
завистливым и недобрым сердцем, который ударил мальчика за то, что мальчик
мог веселиться, а он - Гебриел - не мог. Мы его знаем, мы его знаем!
Тут подземный дух разразился громким пронзительным смехом, который эхо
повторило в двадцать раз громче, и, вскинув ноги вверх, стал на голову, или,
вернее, на самый кончик своей конусообразной шляпы, - стал на узком крае
надгробного камня, откуда с удивительным проворством кувырнулся прямо к
ногам пономаря, где и уселся в той позе, в какой обычно сидят портные на
своих столах.
- Боюсь... боюсь, что я должен вас покинуть, сэр, - сказал пономарь,
делая попытку пошевельнуться.
- Покинуть нас! - воскликнул подземный дух. - Гебриел Граб хочет нас
покинуть. Хо-хо-хо!
Когда подземный дух захохотал, пономарь на одну секунду увидел
ослепительный свет в окнах церкви, словно все здание было иллюминовано. Свет
угас, орган заиграл веселую мелодию, и целые толпы подземных духов, точная
копия первого, высыпали на кладбище и начали прыгать через надгробные камни,
ни на секунду не останавливаясь, чтобы передохнуть, и перескакивали один за
другим через самые высокие памятники с поразительной ловкостью. Первый
подземный дух был самым изумительным прыгуном, и никто другой не мог с ним
состязаться; несмотря на крайний испуг, пономарь невольно заметил, что, в то
время как остальные довольствовались прыжками через надгробные камни обычных
размеров, первый перепрыгивал через семейные склепы с их железной оградой
перепрыгивал с такой легкостью, словно это были уличные тумбы.
Игра была в самом разгаре; орган играл быстрее и быстрее, и все быстрее
прыгали духи, свертываясь спиралью, кувыркаясь на земле и перелетая, как
футбольные мячи, через надгробные камни. Голова у пономаря кружилась от
одного вида этих быстрых движений, и ноги подкашивались, когда призраки
пролетали перед его глазами, как вдруг король духов, бросившись к нему,
схватил его за шиворот и вместе с ним провалился сквозь землю.
Когда Гебриел Граб перевел дыхание, на секунду прервавшееся от
стремительного спуска, он убедился, что находится, по-видимому, в большой
пещере, наполненной толпами подземных духов, уродливых и мрачных. Посреди
пещеры на возвышении восседал его кладбищенский приятель, а возле него стоял
сам Гебриел Граб, который был не в силах пошевельнуться.
- Холодная ночь, - сказал король подземных духов, - очень холодная!
Принесите стаканчик чего-нибудь согревающего.
Услышав такой приказ, с полдюжины вечно улыбающихся подземных духов,
коих Гебриел Граб счел по этому признаку придворными, мгновенно скрылись и
быстро вернулись с кубком жидкого огня, который подали королю.
- Так! - воскликнул подземный дух, у которого щеки и глотка стали
прозрачными, когда он глотал пламя. - Бот это действительно хоть кого
согреет. Подайте такой же кубок мистеру Грабу.
Тщетно уверял злополучный пономарь, что он не имеет обыкновения пить на
ночь горячее; один из духов держал его, а другой вливал ему в глотку
пылающую жидкость; все собрание визгливо смеялось, когда, проглотив огненный
напиток, он кашлял, задыхался и вытирал слезы, хлынувшие из глаз.
- А теперь, - сказал король, шутливо ткнув в глаз пономарю острием
своей конусообразной шляпы и причинив этим мучительную боль, - а теперь
покажите человеку уныния и скорби несколько картин из нашей собственной
великой сокровищницы.
Когда подземный дух произнес эти слова, густое облако, заслонявшее
дальний конец пещеры, постепенно рассеялось, и появилась, как будто на
большом расстоянии, маленькая и скудно меблированная, но уютная и чистая
комнатка. Группа ребятишек собралась возле яркого огня, цепляясь за платье
матери и прыгая вокруг ее стула. Мать изредка вставала и отодвигала
занавеску на окне, словно поджидала кого-то. Скромный обед был уже подан на
стол, и кресло придвинуто к камину. Раздался стук в дверь; мать открыла ее,
а дети столпились вокруг и радостно захлопали в ладоши, когда вошел их отец.
Он промок, устал и отряхивал снег со своей одежды. Дети вертелись вокруг
него и, схватив его плащ, шляпу, палку и перчатки, мигом унесли их из
комнаты. Потом, когда он сел обедать возле очага, дети взобрались к нему на
колени, мать сидела подле него, и казалось, здесь все были счастливы и
довольны.
Но почти незаметно произошла какая-то перемена. Сцена превратилась в
маленькую спальню, где умирал самый младший и самый красивый ребенок; розы
увяли на его щеках, и свет угас в его глазах; и в тот момент, когда пономарь
смотрел на него с таким интересом, какого никогда еще не испытывал и не
ведал, он умер. Его юные братья и сестры столпились вокруг кроватки и
схватили его крохотную ручку, такую холодную и тяжелую; но они отшатнулись,
прикоснувшись к ней, и с ужасом посмотрели на детское личико, ибо хотя оно
было спокойным и безмятежным и прекрасный ребенок казался мирно и тихо
спящим, они поняли, что он умер, и знали, что он стал ангелом, взирающим на
них и благословляющим их с ясных и счастливых небес.
Снова легкое облако пронеслось перед картиной, и снова она изменилась.
Теперь отец и мать были стары и беспомощны, и число их близких уменьшилось
больше чем наполовину; но спокойствие и безмятежность отражались на всех
лицах и сияли в глазах, когда все собрались возле очага и рассказывали или
слушали старые истории о минувших днях. Тихо и мирно отец сошел в могилу, а
вскоре за ним последовала в обитель покоя та, которая делила все его заботы
и невзгоды. Те немногие, что пережили их, преклонили колени возле их могилы
и оросили слезами зеленый дерн, ее покрывавший; потом встали и отошли
печально и скорбно, но без горьких воплей и отчаянных жалоб, ибо знали, что
когда-нибудь встретятся снова; затем они вернулись к своей будничной жизни,
и снова воцарились среди них спокойствие и безмятежность. Облако окутало
картину и скрыло ее от пономаря.
- Что ты думаешь об этом? - спросил подземный дух, повертывая широкое
лицо к Гебриелу Грабу.
Гебриел пробормотал, что это очень мило, но вид у него был
пристыженный, когда подземный дух устремил на него огненный взгляд.
- Ты - жалкий человек! - сказал подземный дух тоном глубокого
презрения. - Ты...
Он, по-видимому, предполагал еще что-то добавить, но негодование
заставило его оборвать фразу; поэтому он поднял гибкую ногу и, помахав ею
над своей головой, чтобы хорошенько прицелиться, дал Гебриелу Грабу здоровый
пинок; немедленно вслед за этим все приближенные духи столпились вокруг
злополучного пономаря и начали лягать его немилосердно, следуя
установленному и неизменному обычаю всех придворных на земле, которые лягают
того, кого лягает король, и обнимают того, кого обнимает король.
- Покажите ему еще! - сказал король подземных духов.
При этих словах облако рассеялось, и открылся яркий и красивый пейзаж
тот самый, какой можно видеть и по сей день на расстоянии полумили от
старого монастырского города. Солнце сияло на чистом синем небе, вода
искрилась в его лучах, и деревья казались зеленее и цветы пестрее благодаря
его благотворному влиянию. Вода струилась с приятным журчаньем, деревья
шелестели под легким ветром, шуршавшим в листве; птицы пели на ветках, и
жаворонок в вышине распевал гимн утру. Да, было утро, яркое, благоухающее
летнее утро. В самом крохотном листочке, в самой маленькой былинке трепетала
жизнь. Муравей полз на дневную работу, бабочка порхала и грелась в теплых
лучах солнца, мириады насекомых расправляли прозрачные крылья и упивались
своей короткой, но счастливой жизнью. Человек шел, очарованный этой сценой,
и все вокруг было ослепительно и прекрасно.
- Ты - жалкий человек! - сказал король подземных духов еще
презрительнее, чем раньше.
И снова король подземных духов помахал ногой, снова она опустилась на
плечи пономаря, и снова приближенные духи стали подражать своему повелителю.
Много раз облако надвигалось и рассеивалось, многому оно научило
Гебриела Граба, а он, - хотя его плечи и болели от частых пинков, наносимых
духами, - смотрел с неослабевающим интересом. Он видел, что люди, которые
работали упорно и зарабатывали свой скудный хлеб тяжким трудом, были
беззаботны и счастливы и что для самых невежественных кроткий лик природы
был неизменным источником веселья и радости. Он видел, что те, кого бережно
лелеяли и с нежностью воспитывали, беззаботно переносили лишения и побеждали
страдание, которое раздавило бы многих людей более грубого склада, ибо
первые хранили в своей груди источник веселья, довольства и мира. Он видел,
что женщины - эти самые нежные и самые хрупкие божьи создания - чаще всего
одерживали победу над горем, невзгодами н отчаянием, ибо они хранят в своем
сердце неиссякаемый источник любви и преданности. И самое главное он видел:
люди, подобные ему самому, - злобствующие против веселых, радующихся людей,
- отвратительные плевелы на прекрасной земле, а взвесив все добро в мире и
все зло, он пришел к тому заключению, что в конце концов это вполне
пристойный и благоустроенный мир. Как только он вывел такое заключение,
облако, спустившееся на последнюю картину, словно окутало его сознание и
убаюкало его. Один за другим подземные духи скрывались из виду, и когда
последний из них исчез, он погрузился в сон.
Уже совсем рассвело, когда Гебриел Граб проснулся и увидел, что лежит,
вытянувшись во весь рост, на плоской могильной плите. Пустая плетеная фляжка
лежала возле него, а его куртка, лопата и фонарь, совсем побелевшие от
ночного инея, валялись на земле. Камень, где он увидел сидящего духа, торчал
перед ним, и могила, которую он рыл прошлой ночью, находилась неподалеку.
Сначала он усомнился в реальности своих приключений, но, когда попытался
подняться, острая боль в плечах убедила его в том, что пинки подземных духов
были весьма реальными. Он снова поколебался, не найдя отпечатков ног на
снегу, где духи прыгали через надгробные камни, но быстро объяснил себе это
обстоятельство, вспомнив, что они, будучи духами, не оставляют никаких
видимых следов. Затем Гебриел Граб кое-как поднялся, чувствуя боль в спине,
и смахнув иней с куртки, надел ее и направился в город.
Но он стал другим человеком, и ему невыносимо было вернуться туда, где
над его раскаянием будут издеваться и его исправлению не поверят. Он
колебался в течение нескольких секунд, а потом побрел куда глаза глядят,
чтобы зарабатывать себе на хлеб в других краях.
Фонарь, лопата и плетеная фляжка были найдены в тот день на кладбище.
Сначала строили много догадок о судьбе пономаря, но вскоре было решено, что
его утащили подземные духи; не было недостатка и в надежных свидетелях,
которые ясно видели, как он летел по воздуху верхом на гнедом коне, кривом
на один глаз, с львиным крупом и медвежьим хвостом. В конце концов всему
этому слепо поверили, и новый пономарь показывал любопытным за ничтожную
мзду порядочный кусок церковного флюгера, который был случайно сбит копытом
вышеупомянутого коня во время его воздушного полета и подобран на кладбище
года два спустя.
К несчастью, этим рассказам несколько повредило неожиданное возвращение
- лет через десять - самого Гебриела Граба, одетого в лохмотья, благодушного
старика, страдающего ревматизмом. Он рассказал свою повесть священнику, а
также мэру, и со временем к ней начали относиться как к историческому факту,
которым она остается и по сей день. Сторонники истории с флюгером, обманутые
однажды в своем доверии, не так-то легко соглашались чему-нибудь поверить,
поэтому они постарались напустить на себя глубокомысленный вид, пожимали
плечами, постукивали себя по лбу и толковали о том, что Гебриел Граб выпил
весь джин и потом заснул на могильной плите; и они тщились объяснить все,
якобы виденное им в пещере подземного духа, тем, что он видел мир и поумнел.
Но это мнение, которое никогда не пользовалось большой популярностью, со
временем было отвергнуто; как бы то ни было, но ввиду того, что Гебриел Граб
страдал ревматизмом до конца жизни, в этой истории есть по крайней мере, за
неимением ничего лучшего, одно нравоучение, а именно: если человек
злобствует и пьет в полном одиночестве на святках, он может быть уверен, что
ему от этого не поздоровится, хотя бы он и не увидел никаких духов, даже
таких, каких видел Гебриел Граб в подземной пещере".
на самом деле целая 29, кажется, глава
Рассказ о том, как подземные духи похитили пономаря
"В одном старом монастырском городе, здесь, в наших краях, много-много
лет назад - так много, что эта история должна быть правдивой, ибо наши
прадеды верили ей слепо, - занимал место пономаря и могильщика на кладбище
некто Гебриел Граб. Если человек - могильщик и постоянно окружен эмблемами
смерти, из этого отнюдь не следует, что он должен быть человеком угрюмым и
меланхолическим; наши могильщики - самые веселые люди в мире; а однажды я
имел честь подружиться с факельщиком, который в свободное от службы время
был самым забавным и шутливым молодцом из всех, кто когда-либо распевал
залихватские песни, забывая все на свете, или осушал стакан доброго крепкого
вина одним духом. Но, несмотря на эти примеры, доказывающие обратное,
Гебриел Граб был сварливым, непокладистым, хмурым человеком - мрачным и
замкнутым, который не общался ни с кем, кроме самого себя и старой плетеной
фляжки, помещавшейся в большом, глубоком кармане его жилета, и бросал на
каждое веселое лицо, попадавшееся ему на пути, такой злобный и сердитый
взгляд, что трудно было при встрече с ним не почувствовать себя скверно.
Как-то в рождественский сочельник, незадолго до сумерек, Гебриел Граб
вскинул на плечо лопату, зажег фонарь и пошел по направлению к старому
кладбищу, ибо ему нужно было докончить к утру могилу, и, находясь в
подавленном состоянии духа, он подумал, что, быть может, развеселится, если
тотчас же возьмется за работу. Проходя по старой улице, он видел через
старинные оконца яркий огонь, пылавший в каминах, и слышал громкий смех и
радостные возгласы тех, что собрались возле них; он заметил суетливые
приготовления к завтрашнему пиршеству и почуял немало аппетитных запахов,
которые вырывались с облаком пара из кухонных окон. Все это было - желчь и
полынь для сердца Гебриела Граба; а когда дети стайками вылетали из домов,
перебегали через дорогу и, не успев постучать в дверь противоположного дома,
встречались с полдюжиной таких же кудрявых маленьких шалунов, толпившихся
вокруг них, когда они взбирались по лестнице, чтобы провести вечер в
рождественских играх, Гебриел Граб злобно усмехался и крепче сжимал рукоятку
своей лопаты, размышляя о кори, скарлатине, молочнице, коклюше и многих
других источниках утешения.
В таком приятном расположении духа Гебриел продолжал путь, отвечая
отрывистым ворчанием на добродушные приветствия соседей, изредка
попадавшихся ему навстречу, пока не свернул в темный переулок, который вел к
кладбищу. А Гебриел мечтал о том, чтобы добраться до темного переулка,
потому что этот переулок в общем был славным, мрачным, унылым местом, куда
горожане не очень-то любили заглядывать, разве что средь бела дня и при
солнечном свете; поэтому он был не на шутку возмущен, услышав, как юный
пострел распевает какую-то праздничную песню о веселом рождестве в этом
самом святилище, которое называлось Гробовым переулком еще в дни старого
аббатства и со времен монахов с бритыми макушками. По мере того как Гебриел
подвигался дальше и голос звучал ближе, он убеждался, что этот голос
принадлежит мальчугану, который спешил присоединиться к одной из стаек на
старой улице, и для того, чтобы составить самому себе компанию, а также
приготовиться к празднеству, распевал во всю силу своих легких. Гебриел
подождал, пока мальчик не поравнялся с ним, затем загнал его в угол и раз
пять или шесть стукнул фонарем по голове, чтобы научить его понижать голос.
Когда мальчик убежал, держась рукой за голову и распевая совсем другую
песню, Гебриел Граб засмеялся от всей души и, придя на кладбище, запер за
собой ворота.
Он снял куртку, поставил фонарь на землю и, спрыгнув в недоконченную
могилу, работал около часа с большим рвением. Но земля промерзла, и не
очень-то легким делом было разбивать ее и выгребать из ямы; и хотя светил
месяц, но он был совсем молодой и проливал мало света на могилу, которая
находилась в тени церкви. Во всякое другое время эти препятствия привели бы
Гебриела Граба в очень мрачное и горестное расположение духа, но, положив
конец пению маленького мальчика, он был так доволен, что обращал мало
внимания на ничтожные результаты, и, покончив на эту ночь со своей работой,
заглянул в могилу с жестоким удовлетворением и чуть слышно затянул, собирая
свои вещи:
Славные дома, славные дома,
Сырая земля да полная тьма.
Камень в изголовье, камень в ногах:
Жирное блюдо под ними в червях.
Сорная трава да глина кругом,
В освященной земле прекрасный дом!
- Хо-хо! - засмеялся Гебриел Граб, присев на плоскую могильную плиту,
которая была его излюбленным местом отдохновения, и достав плетеную фляжку.
- Гроб на рождество! Подарок к празднику. Хо-хо-хо!
- Хо-хо-хо! - повторил чей-то голос за его спиной.
Гебриел замер от испуга в тот самый момент, когда подносил к губам
плетеную фляжку, и оглянулся. Самая древняя могила была не более тиха и
безмолвна, чем кладбище при бледном лунном свете. Холодный иней блестел на
могильных плитах и сверкал, как драгоценные камни, на резьбе старой церкви.
Снег, твердый и хрустящий, лежал на земле и расстилал по земляным холмикам,
теснившимся друг к другу, такой белый и гладкий покров, что казалось, будто
здесь лежат трупы, окутанные только своими саванами. Ни один шорох не
врывался в глубокую тишину этой торжественной картины. Сами звуки словно
замерзли, так все было холодно и неподвижно.
- Это было эхо, - сказал Гебриел Граб, снова поднося бутылку к губам.
- Это было не эхо, - послышался низкий голос.
Гебриел вскочил и замер, словно пригвожденный к месту, от ужаса и
изумления, ибо его глаза остановились на существе, при виде которого кровь
застыла у него в жилах.
На вертикально стоявшем надгробном камне, совсем близко от него, сидело
странное, сверхъестественное существо, которое - это сразу почувствовал
Гебриел - не принадлежало к этому миру. Его длинные ноги - он мог бы достать
ими до земли - были подогнуты и нелепо скрещены; жилистые руки обнажены, а
кисти рук покоились на коленях. Его короткое круглое туловище было обтянуто
узкой курткой, украшенной небольшими разрезами; короткий плащ болтался за
спиной; воротник был с какими-то причудливыми зубцами, заменявшими
подземному духу брыжи или галстук, а башмаки заканчивались длинными
загнутыми носками. На голове у него была широкополая шляпа в форме конуса,
украшенная одним пером. Шляпу покрывал иней. И вид у него был такой, словно
он сидел на этом самом надгробном камне, не меняя позы, столетия два или
три. Он сидел совершенно неподвижно, высунув, словно в насмешку, язык и
делая Гебриелу Грабу такую гримасу, какую может состроить только подземный
дух.
- Это было не эхо, - сказал подземный дух.
Гебриел Граб оцепенел и ничего не мог ответить.
- Что ты тут делаешь в рождественский сочельник? - сурово спросил
подземный дух.
- Я пришел рыть могилу, сэр, - заикаясь, пробормотал Гебриел Граб.
- Кто бродит среди могил по кладбищу в такую ночь? - крикнул подземный
дух.
- Гебриел Граб! Гебриел Граб! - взвизгнул дикий хор голосов, которые,
казалось, заполнили кладбище.
Гебриел пугливо оглянулся - ничего не было видно.
- Что у тебя в этой бутылке? - спросил подземный Дух.
- Джин, сэр, - ответил пономарь, задрожав еще сильнее, ибо он купил его
у контрабандистов, и ему пришло в голову, не служит ли существо,
допрашивающее его, в акцизном департаменте подземных духов.
- Кто пьет джин в одиночестве на кладбище в такую ночь? - спросил
подземный дух.
- Гебриел Граб! Гебриел Граб! - снова раздались дикие голоса.
Подземный дух злобно скосил глаза на устрашенного пономаря, а затем,
повысив голос, воскликнул:
- И кто, стало быть, является нашей законной добычей?
На этот вопрос невидимый хор ответил нараспев, словно хор певчих,
поющих под мощный аккомпанемент органа в старой церкви, - эти звуки,
казалось, донеслись до слуха пономаря вместе с диким порывом ветра и
замерли, когда он унесся вдаль; но смысл ответа был все тот же:
- Гебриел Граб, Гебриел Граб!
Подземный дух растянул рот еще шире и сказал:
- Ну-с, Гебриел, что ты на это скажешь?
Пономарь ловил воздух ртом.
- Что ты об этом думаешь, Гебриел? - спросил подземный дух, задирая
ноги по обеим сторонам надгробного камня и разглядывая загнутые кверху носки
с таким удовольствием, словно созерцал самую модную пару сапог, купленную на
Бонд-стрит.
- Это... это... очень любопытно, сэр, - ответил пономарь, полумертвый
от страха. - Очень любопытно и очень мило, но, пожалуй, я пойду и закончу
свою работу, сэр, с вашего позволения.
- Работу? - повторил подземный дух. - Какую работу?
- Могилу, сэр, рытье могилы, - пробормотал пономарь.
- О, могилу, да! - сказал подземный дух. - Кто роет могилы в такое
время, когда все другие люди веселятся и радуются?
Снова раздались таинственные голоса:
- Гебриел Граб! Гебриел Граб!
- Боюсь, что мои друзья требуют тебя, Гебриел, - сказал подземный дух,
облизывая щеку языком - замечательный был у него язык. - Боюсь, что мои
друзья требуют тебя, Гебриел, - сказал подземный дух.
- Не прогневайтесь, сэр, - отвечал пораженный ужасом пономарь, - я не
думаю, чтобы это могло быть так, сэр, они меня не знают, сэр; не думаю,
чтобы эти джентльмены когда-нибудь видели меня, сэр!
- Нет, видели. - возразил подземный дух. - Мы знаем человека с хмурым
лицом и мрачной миной, который шел сегодня вечером по улице, бросая злобные
взгляды на детей и крепко сжимая свою могильную лопату. Мы знаем человека с
завистливым и недобрым сердцем, который ударил мальчика за то, что мальчик
мог веселиться, а он - Гебриел - не мог. Мы его знаем, мы его знаем!
Тут подземный дух разразился громким пронзительным смехом, который эхо
повторило в двадцать раз громче, и, вскинув ноги вверх, стал на голову, или,
вернее, на самый кончик своей конусообразной шляпы, - стал на узком крае
надгробного камня, откуда с удивительным проворством кувырнулся прямо к
ногам пономаря, где и уселся в той позе, в какой обычно сидят портные на
своих столах.
- Боюсь... боюсь, что я должен вас покинуть, сэр, - сказал пономарь,
делая попытку пошевельнуться.
- Покинуть нас! - воскликнул подземный дух. - Гебриел Граб хочет нас
покинуть. Хо-хо-хо!
Когда подземный дух захохотал, пономарь на одну секунду увидел
ослепительный свет в окнах церкви, словно все здание было иллюминовано. Свет
угас, орган заиграл веселую мелодию, и целые толпы подземных духов, точная
копия первого, высыпали на кладбище и начали прыгать через надгробные камни,
ни на секунду не останавливаясь, чтобы передохнуть, и перескакивали один за
другим через самые высокие памятники с поразительной ловкостью. Первый
подземный дух был самым изумительным прыгуном, и никто другой не мог с ним
состязаться; несмотря на крайний испуг, пономарь невольно заметил, что, в то
время как остальные довольствовались прыжками через надгробные камни обычных
размеров, первый перепрыгивал через семейные склепы с их железной оградой
перепрыгивал с такой легкостью, словно это были уличные тумбы.
Игра была в самом разгаре; орган играл быстрее и быстрее, и все быстрее
прыгали духи, свертываясь спиралью, кувыркаясь на земле и перелетая, как
футбольные мячи, через надгробные камни. Голова у пономаря кружилась от
одного вида этих быстрых движений, и ноги подкашивались, когда призраки
пролетали перед его глазами, как вдруг король духов, бросившись к нему,
схватил его за шиворот и вместе с ним провалился сквозь землю.
Когда Гебриел Граб перевел дыхание, на секунду прервавшееся от
стремительного спуска, он убедился, что находится, по-видимому, в большой
пещере, наполненной толпами подземных духов, уродливых и мрачных. Посреди
пещеры на возвышении восседал его кладбищенский приятель, а возле него стоял
сам Гебриел Граб, который был не в силах пошевельнуться.
- Холодная ночь, - сказал король подземных духов, - очень холодная!
Принесите стаканчик чего-нибудь согревающего.
Услышав такой приказ, с полдюжины вечно улыбающихся подземных духов,
коих Гебриел Граб счел по этому признаку придворными, мгновенно скрылись и
быстро вернулись с кубком жидкого огня, который подали королю.
- Так! - воскликнул подземный дух, у которого щеки и глотка стали
прозрачными, когда он глотал пламя. - Бот это действительно хоть кого
согреет. Подайте такой же кубок мистеру Грабу.
Тщетно уверял злополучный пономарь, что он не имеет обыкновения пить на
ночь горячее; один из духов держал его, а другой вливал ему в глотку
пылающую жидкость; все собрание визгливо смеялось, когда, проглотив огненный
напиток, он кашлял, задыхался и вытирал слезы, хлынувшие из глаз.
- А теперь, - сказал король, шутливо ткнув в глаз пономарю острием
своей конусообразной шляпы и причинив этим мучительную боль, - а теперь
покажите человеку уныния и скорби несколько картин из нашей собственной
великой сокровищницы.
Когда подземный дух произнес эти слова, густое облако, заслонявшее
дальний конец пещеры, постепенно рассеялось, и появилась, как будто на
большом расстоянии, маленькая и скудно меблированная, но уютная и чистая
комнатка. Группа ребятишек собралась возле яркого огня, цепляясь за платье
матери и прыгая вокруг ее стула. Мать изредка вставала и отодвигала
занавеску на окне, словно поджидала кого-то. Скромный обед был уже подан на
стол, и кресло придвинуто к камину. Раздался стук в дверь; мать открыла ее,
а дети столпились вокруг и радостно захлопали в ладоши, когда вошел их отец.
Он промок, устал и отряхивал снег со своей одежды. Дети вертелись вокруг
него и, схватив его плащ, шляпу, палку и перчатки, мигом унесли их из
комнаты. Потом, когда он сел обедать возле очага, дети взобрались к нему на
колени, мать сидела подле него, и казалось, здесь все были счастливы и
довольны.
Но почти незаметно произошла какая-то перемена. Сцена превратилась в
маленькую спальню, где умирал самый младший и самый красивый ребенок; розы
увяли на его щеках, и свет угас в его глазах; и в тот момент, когда пономарь
смотрел на него с таким интересом, какого никогда еще не испытывал и не
ведал, он умер. Его юные братья и сестры столпились вокруг кроватки и
схватили его крохотную ручку, такую холодную и тяжелую; но они отшатнулись,
прикоснувшись к ней, и с ужасом посмотрели на детское личико, ибо хотя оно
было спокойным и безмятежным и прекрасный ребенок казался мирно и тихо
спящим, они поняли, что он умер, и знали, что он стал ангелом, взирающим на
них и благословляющим их с ясных и счастливых небес.
Снова легкое облако пронеслось перед картиной, и снова она изменилась.
Теперь отец и мать были стары и беспомощны, и число их близких уменьшилось
больше чем наполовину; но спокойствие и безмятежность отражались на всех
лицах и сияли в глазах, когда все собрались возле очага и рассказывали или
слушали старые истории о минувших днях. Тихо и мирно отец сошел в могилу, а
вскоре за ним последовала в обитель покоя та, которая делила все его заботы
и невзгоды. Те немногие, что пережили их, преклонили колени возле их могилы
и оросили слезами зеленый дерн, ее покрывавший; потом встали и отошли
печально и скорбно, но без горьких воплей и отчаянных жалоб, ибо знали, что
когда-нибудь встретятся снова; затем они вернулись к своей будничной жизни,
и снова воцарились среди них спокойствие и безмятежность. Облако окутало
картину и скрыло ее от пономаря.
- Что ты думаешь об этом? - спросил подземный дух, повертывая широкое
лицо к Гебриелу Грабу.
Гебриел пробормотал, что это очень мило, но вид у него был
пристыженный, когда подземный дух устремил на него огненный взгляд.
- Ты - жалкий человек! - сказал подземный дух тоном глубокого
презрения. - Ты...
Он, по-видимому, предполагал еще что-то добавить, но негодование
заставило его оборвать фразу; поэтому он поднял гибкую ногу и, помахав ею
над своей головой, чтобы хорошенько прицелиться, дал Гебриелу Грабу здоровый
пинок; немедленно вслед за этим все приближенные духи столпились вокруг
злополучного пономаря и начали лягать его немилосердно, следуя
установленному и неизменному обычаю всех придворных на земле, которые лягают
того, кого лягает король, и обнимают того, кого обнимает король.
- Покажите ему еще! - сказал король подземных духов.
При этих словах облако рассеялось, и открылся яркий и красивый пейзаж
тот самый, какой можно видеть и по сей день на расстоянии полумили от
старого монастырского города. Солнце сияло на чистом синем небе, вода
искрилась в его лучах, и деревья казались зеленее и цветы пестрее благодаря
его благотворному влиянию. Вода струилась с приятным журчаньем, деревья
шелестели под легким ветром, шуршавшим в листве; птицы пели на ветках, и
жаворонок в вышине распевал гимн утру. Да, было утро, яркое, благоухающее
летнее утро. В самом крохотном листочке, в самой маленькой былинке трепетала
жизнь. Муравей полз на дневную работу, бабочка порхала и грелась в теплых
лучах солнца, мириады насекомых расправляли прозрачные крылья и упивались
своей короткой, но счастливой жизнью. Человек шел, очарованный этой сценой,
и все вокруг было ослепительно и прекрасно.
- Ты - жалкий человек! - сказал король подземных духов еще
презрительнее, чем раньше.
И снова король подземных духов помахал ногой, снова она опустилась на
плечи пономаря, и снова приближенные духи стали подражать своему повелителю.
Много раз облако надвигалось и рассеивалось, многому оно научило
Гебриела Граба, а он, - хотя его плечи и болели от частых пинков, наносимых
духами, - смотрел с неослабевающим интересом. Он видел, что люди, которые
работали упорно и зарабатывали свой скудный хлеб тяжким трудом, были
беззаботны и счастливы и что для самых невежественных кроткий лик природы
был неизменным источником веселья и радости. Он видел, что те, кого бережно
лелеяли и с нежностью воспитывали, беззаботно переносили лишения и побеждали
страдание, которое раздавило бы многих людей более грубого склада, ибо
первые хранили в своей груди источник веселья, довольства и мира. Он видел,
что женщины - эти самые нежные и самые хрупкие божьи создания - чаще всего
одерживали победу над горем, невзгодами н отчаянием, ибо они хранят в своем
сердце неиссякаемый источник любви и преданности. И самое главное он видел:
люди, подобные ему самому, - злобствующие против веселых, радующихся людей,
- отвратительные плевелы на прекрасной земле, а взвесив все добро в мире и
все зло, он пришел к тому заключению, что в конце концов это вполне
пристойный и благоустроенный мир. Как только он вывел такое заключение,
облако, спустившееся на последнюю картину, словно окутало его сознание и
убаюкало его. Один за другим подземные духи скрывались из виду, и когда
последний из них исчез, он погрузился в сон.
Уже совсем рассвело, когда Гебриел Граб проснулся и увидел, что лежит,
вытянувшись во весь рост, на плоской могильной плите. Пустая плетеная фляжка
лежала возле него, а его куртка, лопата и фонарь, совсем побелевшие от
ночного инея, валялись на земле. Камень, где он увидел сидящего духа, торчал
перед ним, и могила, которую он рыл прошлой ночью, находилась неподалеку.
Сначала он усомнился в реальности своих приключений, но, когда попытался
подняться, острая боль в плечах убедила его в том, что пинки подземных духов
были весьма реальными. Он снова поколебался, не найдя отпечатков ног на
снегу, где духи прыгали через надгробные камни, но быстро объяснил себе это
обстоятельство, вспомнив, что они, будучи духами, не оставляют никаких
видимых следов. Затем Гебриел Граб кое-как поднялся, чувствуя боль в спине,
и смахнув иней с куртки, надел ее и направился в город.
Но он стал другим человеком, и ему невыносимо было вернуться туда, где
над его раскаянием будут издеваться и его исправлению не поверят. Он
колебался в течение нескольких секунд, а потом побрел куда глаза глядят,
чтобы зарабатывать себе на хлеб в других краях.
Фонарь, лопата и плетеная фляжка были найдены в тот день на кладбище.
Сначала строили много догадок о судьбе пономаря, но вскоре было решено, что
его утащили подземные духи; не было недостатка и в надежных свидетелях,
которые ясно видели, как он летел по воздуху верхом на гнедом коне, кривом
на один глаз, с львиным крупом и медвежьим хвостом. В конце концов всему
этому слепо поверили, и новый пономарь показывал любопытным за ничтожную
мзду порядочный кусок церковного флюгера, который был случайно сбит копытом
вышеупомянутого коня во время его воздушного полета и подобран на кладбище
года два спустя.
К несчастью, этим рассказам несколько повредило неожиданное возвращение
- лет через десять - самого Гебриела Граба, одетого в лохмотья, благодушного
старика, страдающего ревматизмом. Он рассказал свою повесть священнику, а
также мэру, и со временем к ней начали относиться как к историческому факту,
которым она остается и по сей день. Сторонники истории с флюгером, обманутые
однажды в своем доверии, не так-то легко соглашались чему-нибудь поверить,
поэтому они постарались напустить на себя глубокомысленный вид, пожимали
плечами, постукивали себя по лбу и толковали о том, что Гебриел Граб выпил
весь джин и потом заснул на могильной плите; и они тщились объяснить все,
якобы виденное им в пещере подземного духа, тем, что он видел мир и поумнел.
Но это мнение, которое никогда не пользовалось большой популярностью, со
временем было отвергнуто; как бы то ни было, но ввиду того, что Гебриел Граб
страдал ревматизмом до конца жизни, в этой истории есть по крайней мере, за
неимением ничего лучшего, одно нравоучение, а именно: если человек
злобствует и пьет в полном одиночестве на святках, он может быть уверен, что
ему от этого не поздоровится, хотя бы он и не увидел никаких духов, даже
таких, каких видел Гебриел Граб в подземной пещере".