Ожог мозга

Это просто пиздец какой кошмар. Но песня отличная. Bondage Fairies - хорошая восьмибитка. Но-но-но. У них есть и гораздо более веселые тексты. Просто на эту я нашла клип. А еще я пишу рассказик на строчки из припева:
How about getting a little higher,
come on baby get a little higher.
Но, блин, это все не отменяет того, что сам клип - просто пиздец как кошмарен. Я не смогу спать сегодня ночью. А я ночую одна. Кто-нибудь, кто-нибудь, составьте мне компанию. Я боюсь. Я сижу под одеялом и дрожу. Кто-нибудь!

смотреть и дрожать вместе со мной

Этот тупой видеоряд отвлекает от слов. Он отвлекает даже от музыки. Он вообще от всего отвлекает. Я люблю абсурд. Но не такой.

@темы: треш, Bondage Fairies, музыка, клипы, психи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Судьба

Недавно выяснила, что моего любимого композитора зовут так же, как одного из моих самых любимых философов. Фридрих Вильгельм – это судьба.

запись создана: 01.07.2009 в 19:06

@темы: музыка, заговор

---

стимпанк музыка

Стимпанк для меня в первую очередь - направление в литературе. Когда я впервые задумалась о том, как это будет выглядеть в музыкальном варианте, я решила, что мне не понравится. И я оказалась права. Мне действительно как-то не прет такая музыка. Но познавательно.

смотреть, и делать вид, что музыки нет

Крутые штуки тут - скрипка (оооочень) и тетя в платье. Я хочу себе такое же, мне пойдет. Только с поясом что-нибудь сделать и я буду просто цыпа.

Следующая хрень мне понравилась больше. Тут можно даже включить динамики. Только теперь я хочу впридачу к скрипке дядю, который на ней играет. А впридачу к платью, тетю, которая его носит. А еще хочу синтезатор. Он хоть выглядит и не так пиздато как скрипка,даже несколько вульгарно, но зато на нем я играть умею.

смотреть и слушать

ИМХО, к прочтению не рекомендовано

И, конечно же, тупорылое ИМХО.
На самом деле, я довольно-таки боялась слушать стимпанк, опасаясь, что он мне категорически не понравится. Так что неизвестно когда бы я еще с ним познакомилась, если бы не наткнулась совершенно случайно на YouTube.
Ну, что я теперь могу сказать… Мои ожидания частично подтвердились, частично были опровергнуты. Музыка мне и в самом деле как-то не слишком доставляет.
Что касается самого музыкального решения. Это было действительно странно представлять себе, как должно выглядеть музыкальное воплощение стимпанка. Сейчас я, конечно же, буду рассматривать, как эту проблему решили Abney Park. Что касается фона, это достаточно ожидаемый ход, я догадывалась, что будут нечто подобное. Ритмичные звуки, призванные, вероятнее всего, символизировать (или изображать) дух чего-то механистичного, так сказать, стук сердца огромной паровой машины. Меня смущает их излишняя ритмичность, однообразие и их, на мой взгляд, слишком хорошо слышно. Впрочем, тут поможет эквалайзер, хоть я и не умею им пользоваться.
Порадовала, конечно, определенная мелодика, я, честно признаться, боялась, что по этой части будет совсем глухо. Но у Abney Park даже нашелся скрипач, что вообще отлично, хоть лично я бы предпочла виолончель. Но, если говорить о стимпанке, скрипка, конечно, уместнее. Виолончель у меня почему-то ассоциируется с эпохой Возраждения. Совершенно напрасно она так делает, я думаю.
Что смутило, это музыкальные мотивы, которые показались мне не то, чтобы неевропейскими, а откровенно арабскими, или что-то около того. Вообще, арабские мотивы более характерны для культуры Средневековья. С другой стороны, музыкантам однозначно виднее, чем мне. Мля, я тупая. Наверное, тут имеются в виду индийские мотивы. Тогда все ясно. Тогда все как надо, ага.
Вообще, я бы на их месте попыталась бы более оригинально обыграть фоновую музыку. Что-то менее электронное, более механистичное. Увы, увы, какая жалость, что я не обладаю ни малейшим композиторским талантом.
А в целом, все значительно лучше, чем я ожидала. И несколько хуже, чем могло бы быть.

запись создана: 01.07.2009 в 07:28

@темы: музыка, клипы

---

Отформатирован

Руки наконец-то дошли и до дневника. Отформатировала. Начинаем новую жизнь, ага. Жаль, сегодня не понедельник. Что ж, придется начинать новую жизнь в среду.

@темы: and bla-bla-bla

---

Сны о чем-то большем. Эпизод первый.

Вот и я написала какое-то сопливое дерьмо. Куда катится мир. Хотя, возможно, каждый должен пройти через что-то подобное. По крайней мере мне только и остается, что утешать себя этим.

Название: Сны о чем-то большем.
Вычитка: Zantsu
Фандом: ориджинал
Жанр: слеш
Рейтинг: G

Звонок. Он открывает мне дверь. Просто открывает, не спросив "кто?", и смотрит на меня. Может быть, в его глазах есть радость? Наверное есть. Так сразу и не разглядишь.
- Привет, баклан, - говорю я ему, - как ты тут вообще?
Он молча смотрит на меня, а потом еле заметно улыбается.
Он стоит рядом, пока я разуваюсь, он наблюдает, как я расшнуровываю берцы. Возможно, на его губах все еще есть улыбка.
Сняв куртку, прохожу прямо на кухню, не дожидаясь приглашения. Ставлю чайник. Я уже не замечаю, что веду себя нагло, я слишком давно так себя веду. Не уверен, что все еще помню значение словосочетания "хорошие манеры".
Выбираю стул и сажусь. Он присаживается рядом. В его движениях как обычно сквозит какая-то неуверенность, и я в очередной раз думаю, что мы почти полные противоположности.
Нужно срочно что-нибудь сказать.
- Ну, как твои дела-то?
Как же это неуклюже звучит. Какой же я дурак.
- Какой-то ты смурной.
Смурной. Сму-у-рной, тщательно выговариваю я. Интонации. Нужно помнить об интонациях, они спасут, даже если я буду нести полнейшую чушь.
- Ты не выспался или простыл? - спрашиваю я. - Или опять пришел нехороший дядя и избил тебя мухобойкой?
Может быть, в его глазах есть веселье? Может быть, в его глазах есть нежность? Счастье?
- Меня никто кроме тебя не бьет мухобойкой, - тихо отвечает он.
Ну еще бы. Кроме меня. Кому бы это могло прийти в голову? Беру мухобойку, она висит тут же, на гвоздике, вбитом в оконную раму, и легонько шлепаю его по голове.
- Ты что делаешь? - кричу я. - Весь стул засидел!
Он тихо смеется. Ему правда смешно или это из вежливости? Впрочем, может и смешно. Я же о-ба-я-ше-чка. Даже, несмотря на красные от недосыпа глаза и помятое после вчерашней пьянки лицо. К тому же, мы с ним друзья, он давно меня знает, и уже научился во мне разбираться.
Но ведь я его так и не представил. Нужно же что-нибудь рассказать о нем, а то вы ведь ничего не понимаете. Вы не понимаете, отчего я сижу тут, у него на кухне, и несу полнейшую чушь.
Он учится в музыкальном училище. Вы знаете много лиц мужского пола, которые учились бы в музыкальном училище? Это всего лишь средне специальное образование. Если ты хочешь высшее - ты идешь в музыкальную Академию. Но он не пошел. В конце концов, он считает, что это слишком сложно для него. В конце концов, тогда бы у него не оставалось времени на депрессии.
Вы хотите узнать его имя? Бросьте, оно того не стоит. Я называю его птичкой. "Эй, птичка" - говорю я ему. А он смеется.
Остальные зовут его Иваном, Ваней, Ванечкой. Остальные - это его родители, его друзья и его одногруппники. Это его преподаватели, его бывшие одноклассники и его двоюродная сестра. Для него люди всегда делились на две группы: я и остальные.
Для меня тоже: те, кто меня накормит, и те, кто меня не накормит.
Для меня нет достаточно далеких людей. Я всегда среди них, я всегда с ними, с любым из них, со всеми.
Для него нет достаточно близких людей. Он отстранен, он вне этого мира. Ближе всего к нему нахожусь я, но и это слишком далеко.
Кто он такой?
Он - мой дорогой друг, мой грустный друг, мой несчастный друг. Мой маленький беспомощный друг. Он - маленькая птичка со слабыми крыльями.
У него большие карие глаза, всегда такие выразительные. Всегда такие доверчивые. Такие трогательные. Влажные и трепещущие.
У него тонкая беззащитная шея. Он так смешно вжимает ее в плечи, когда я пытаюсь до нее дотронуться.
У него робкая улыбка. Робкая улыбка вечного неудачника. Человека, которого никогда ни во что не ставили. Человека, которого никогда не замечали. Человека, о которого запинались, морщились и шли дальше. Человека, который сам себя ни во что не ставит. Убежденного, идеологического ничтожества.
А его уши. Вы знаете, у него такая нежная тонкая кожа. Они на свет просвечивают розовым, это так мило, так нелепо, так смешно. Мне кажется, что они почти прозрачны. Иногда мне хочется взять иглу и проткнуть их. Когда я думаю об этом, я одновременно испытываю отвращение и предвкушение. Это так притягательно, так ужасно. Что-то хрупкое так хочется охранять, но никак нельзя перестать думать о том, как же просто это разрушить. Представлять, что ты разрушаешь это собственными руками. Думать о том, что ты никогда так не поступишь, не навредишь, и каждый раз видеть перед своими глазами, как ты это делаешь. Это так притягательно и мерзко.
А вот он играет на фортепиано. Играет Моцарта, Шопена, Гайдна, Бетховена и кого-то там еще. Его тоненькие пальчики порхают над клавишами. Его тоненькие пальчики ласкают эти клавиши. Дотрагиваются до белых, дотрагиваются до черных. Им чужд расизм. Я боюсь себе представить, как бы эти пальчики смотрелись, намертво вцепившимися в простыни. Да и в самом деле - к черту простыни.
Кто я такой?
Я - тупое ничтожество. Я - последний отброс. Я недостоин и одного пальчика моей птички. Я стою десяти таких неудачников, как птичка. Я бездарно трачу свою жизнь, трачу ее ни на что. Впрочем, нет. Я трачу ее наилучшим способом - я трачу ее на себя.
Я закрываю глаза и делаю вид, что наслаждаюсь своим персональным концертом. Знаете, я ни черта не понимаю в музыке, но это не мешает мне кивать и соглашаться, когда о ней говорит птичка. И это не мешает мне закрывать глаза и изображать блаженство на лице, когда он играет.
Я сижу и думаю о моей птичке. Снова и снова. Думаю о его лопатках, и это моя едва ли не самая горячая эротическая фантазия. Нет, они не похожи на крылья, совсем нет. Но их хочется коснуться и… я думаю, вы и сами все знаете.
Но дело в том, что нельзя, нельзя, нельзя, мне нельзя к нему прикасаться. Порой мне хочется совершить что-нибудь нелепое, глупое, что-нибудь вроде суицида. Когда мне кажется, что я совсем ему не нужен, когда мне кажется, что я последнее дерьмо. Когда я думаю, что все мои усилия стать ему хоть чуточку дороже, в очередной раз потерпели поражение. Когда я понимаю, что он никогда не будет моим, когда… Но вам же совсем не интересно мое нытье, не так ли? Мы не для этого здесь собрались.
И нет, я вовсе не истерик, просто у меня иногда бывают нервные срывы.
Птичка играет на фортепиано, а я представляю его улыбку. И мне кажется, что он улыбается не мне. Мне кажется, что все это фальшь, что он обманывает меня. На самом деле он не может так мне улыбаться, на самом деле он про себя смеется над моей наивностью, доверчивостью и глупостью. И я его ненавижу, как же я его ненавижу. Так, что если бы я совсем себя не уважал, мне сейчас хотелось бы плакать.
У него такие худые плечи и я даже боюсь думать о его коленках. Нет, нет, нет.
Когда уже закончится эта гребаная музыка? Я больше не могу. Мне нужно действовать, мне нужно двигаться, мне кажется, сейчас вся эта херня, все эти сопли сожрут меня изнутри. Они растворят мои кости, они прожгут мою кожу и выльются грязной серой жижей на пол. Какое же я унылое дерьмо, вы не находите?
Но вот он доиграл и теперь обернулся и с робкой улыбкой смотрит на меня. Он ждет моего одобрения. На мгновение мне кажется, что для него это действительно важно. Но я же не какой-нибудь мечтатель. Я-то знаю, что тут к чему. Я знаю, что главный принцип жизни – отъебать тебя по-страшному. И я не верю всей этой хуйне про друзей. Они такие же гнусные лицемерные твари, как и все вокруг.
Но я, конечно же, улыбаюсь моей птичке. В конце концов, я тоже лицемерная тварь. В конце концов, мне просто нравится ему улыбаться.
Он молчит. Вообще, на мой взгляд, он слишком много молчит. Возможно, ему нечего сказать. Или ему нечего сказать мне? Ах, но мы же собрались здесь не для того, чтобы наблюдать за моей паранойей.
Мне приходится брать разговор в свои руки, как и всегда. Хотя, на самом деле, не всегда. Мы часто и подолгу молчим. Мне нравится с ним молчать. Но у меня несколько иной имидж.
- Умочка, - говорю я ему. – Ты просто умочка. Я хочу еще чаю.
Он осторожно улыбается и идет на кухню. Там он ставит чайник. Такой, знаете ли, забавный электрочайник, когда-то он был белым, но сейчас весь в каких-то серых разводах. Больше всего пострадала голубенькая кнопочка. То есть, она когда-то была голубенькой. Или зелененькой, я не уверен.
Мы сидим в кухне и молчим. За окном два каких-то мужика орут друг на друга.
Он не отрывает от меня глаз. Меня всегда смущал этот взгляд, я не мог понять, что он означает. Он такой преданный. Но, видите ли, в чем подвох – он гораздо преданнее, чем сам птичка. И я понятия не имею, как к этому относиться.
Я смеюсь и говорю ему о чем-то. Кажется, пересказываю какой-то фильм. Он исправно улыбается в нужных местах, но не издает ни звука. Мне грустно, но я продолжаю смеяться. И смотреть в кружку с чаем.
Но однажды это нужно сделать, нужно поднять глаза и сказать:
- Ну что, я, пожалуй, побегу уже.
Он слабо улыбается и тихо произносит:
- Ну, давай.
Я в прихожей, обуваюсь и думаю о том, что посидел бы у него еще несколько часов или дней, но уже совсем неловко, мы оба слишком напряжены, а значит, мне нужно уходить.
- Ты давай тут, не раскисай, ок? А я буду приходить иногда и мух с тебя стряхивать.
Он опять улыбается, ну да, он постоянно мне улыбается, и говорит:
- Приходи.
А потом мы пожимаем друг другу руки и это слишком хорошо для меня. Ощущение его руки в моей. Его ладонь немного потная, а его пожатие почти не ощутимо. Оно не похоже на рукопожатие, и мне кажется, что я просто взял его за руку, просто потому что мне так захотелось, а не потому, что это какой-то дурацкий ритуал прощания.
Мне страшно хочется погладить его тонкие пальцы, но я, разумеется, этого не делаю.
А потом я отпускаю его руку и выхожу за дверь.
Его пот на моей ладони.
И да здравствуют дурацкие ритуалы.

@темы: бумагомарание, сопельки, ориджинал, слеш

---

Рушащиеся многоэтажки

Короткое мини. "Рушащиеся многоэтажки". Совсем не стимпанк. !Без беты!

Грохот, оглушительный грохот. Возможно, когда создавали мир (кто бы этим ни занимался), стоял примерно такой же шум.
Какого черта?
Я открываю глаза. Эта гребаная реальность.
Медленно и очень осторожно встаю на ноги и плетусь в сторону окна. Как же уродливы эти желтые занавески.
Я выглядываю в окно. Там все как-то неправильно. Почему-то прямо напротив стоят две розовые многоэтажки, возвышающиеся над остальными домами. Это кажется мне несколько странным. Откуда-то появились такие же два дома как мой. Да уж, удивительно.
Конечно же, я не забываю окинуть взглядом небо. Оно сегодня такое серое, такое мрачное, и на нем нет солнца. Кстати, где солнце?
В центре земли стоит огромный чайник, и он кипит, да, он кипит. И небо – это пар, который со свистом вырывается из его носика. Это очень удобно – свисток, сообщающий, что чайник закипел. Незаменимая вещь, если у вас газовая плита. На самом деле, на самом деле никакого чайника нет, и мне даже немного жаль, что это так. Еще раз смотрю в клубы раскаленного пара, которые называются небом, но не нахожу в них солнца. Должно быть, оно просто хорошо укуталось в это серое одеяло.
И я иду спать дальше.

Грохот, ошеломляющий грохот. Возможно, у Ада просела крыша.
Я встаю и, покачиваясь, иду к окну. Снаружи один розовый дом и он прекрасен. А на месте второго руины, хаотичное нагромождение серого камня, и они еще прекраснее. Кстати, почему серого камня? Дом же был розовым. И не камня, а бетона.
Мои мысли тяжело переворачиваются в голове, они похожи на пригоревшие оладьи. Пригоревшие оладьи, завязшие в песке. Но разве к песку можно пригореть?
Хочется курить, как же мне хочется курить. Сигареты рядом, на подоконнике, спрятались за эту тошнотворную желтую занавеску. А зажигалка должна быть в кармане джинсов. О, Господи, я сплю в джинсах? Мой мозг похож на ороговевшую изюмину.
Я открываю окно, потом достаю сигарету и обхватываю губами. Да, именно так - не "засовываю ее в рот", а "обхватываю губами". Черт побери, есть разница!
Щелкаю своей розовой зажигалкой. Никакого результата. Еще. И еще и еще. Но эта дрянь не желает работать. Нахуй. Швыряю ее на пол. Нет, не сильно, но очень и очень зло. Кажется, я ее ненавижу.
Сигарета в моей руке. Я смотрю на нее, и она, безусловно, великолепна. Вот только.
Розовая зажигалка лежит на ковре. Я смотрю на мою славную сигарету, смотрю на мою дрянную зажигалку. Вздыхаю и наклоняюсь чтобы поднять ее.
Щелкаю еще раз. И еще и еще и еще. Останавливаюсь на несколько секунд и делаю глубокий вдох. Ок, поехали. На этот раз получается. С наслаждением затягиваюсь, а когда отнимаю сигарету от губ, замечаю, что руки трясутся. Как обычно.
Я смотрю на оставшуюся многоэтажку. Отвратительный цвет.
А на руинах суета. Рядом куча машин скорой медицинской помощи, все они с такими забавными красными крестиками на дверцах. Вокруг бегают люди. Ревут сирены, но их хотя бы плохо слышно. Я вдыхаю неподвижный воздух и довольно щурюсь. Все мое существо наполнено таким спокойствием и удовлетворением, что это даже как-то непривычно.
Люди в белых халатах ползают по нагромождению серых глыб. Они перебегают с места на место, копошатся, что-то куда-то перетаскивают. Муравейник на негативе.
Я в последний раз затягиваюсь и выбрасываю сигарету в окно. Нужно проследить за ее полетом, я всегда так делаю. Сигарету крутит самым безобразным образом, во все стороны. Бедняжка. Я отстраненно думаю, что меня на ее месте уже не раз бы вырвало. У меня не самый надежный вестибулярный аппарат, или что там за это отвечает. Вот она слишком приближается к стене, отскакивает от нее и залетает к кому-то на балкон. Ого. Я хихикаю, мне самому противно оттого, как мерзко это звучит, и поспешно закрываю окно.
Снова иду спать. Недолго ворочаюсь, думаю о том, что пора бы уже сменить постельное белье и засыпаю.

Грохот, сводящий с ума грохот. Возможно, у Рая просел пол.
Я встаю, подтягиваю джинсы и иду к окну.
Второго дома нет.
Может, мне выкурить еще сигарету? Хотя нет, не стоит.
Люди в белых халатах извлекают из-под завалов окровавленные куски мяса, упаковывают их в прозрачные полиэтиленовые пакеты и увозят на большой синей машине. Это завораживающее зрелище.
Я смотрю на две идентичные кучки серого бетона с легкими вкраплениями белых халатов и думаю о том, что теперь пейзаж за окном не кажется таким уж скучным.
Бросаю последний взгляд на серое небо, так и не нахожу на нем солнце, и ложусь спать.

Грохот, разбивающий череп грохот. Кажется, Ангел Судного Дня потерял где-то свою трубу и теперь играет на барабанах.
Я открываю глаза. Эта гребаная реальность.
На полу четыре разбитых цветочных горшка. Когда-то в них росли фиалки. Нет, глиняные черепки и земля абсолютно не идут моему ковру. Ну да, на этом фиолетовом куске материи все смотрится нелепо. И, в первую очередь, нелепо смотрятся ярко-салатовые носки. Обладатель носков держит в руках еще один горшок. Ох, как же сложно фокусировать взгляд.
- Дорогой, я больше не намерен это терпеть. - Говорит владелец салатовых носков.
- Ты кто? - спрашиваю я.
- Чтоооо?! - взвизгивает он.
Пятый горшок разбивается.
Я вспоминаю, что у меня на подоконнике еще два и вздыхаю.
- Ок, ок, я согласен. - Говорю я.
- Что? - растеряно.
- Рассказывай, в чем дело. Я гнусное дерьмо? Окей. Или я должен что-то сделать? Ладно. Или я опять опоздал куда-нибудь? Прости. А может, я должен тебе денег? Зарплата завтра.
Глаза, наконец, фокусируются на человеке. Знакомое лицо, да.
- Мне с тобой скучно! - заявляет знакомый обладатель знакомых салатовых носков.
Я некоторое время молча размышляю. Гребаная реальность.
- Хочешь тогда я тебя поцелую?
Знакомое лицо улыбается. Знакомый молодой человек подходит, знакомые руки обнимают меня, и знакомый голос шепчет мне на ухо:
- Конечно, дорогой.
Но если бы все было так просто.
- Ага, ты посиди пока тут, а я сначала схожу, почищу зубы, - говорю я и иду в ванную комнату. Грохот. Шестой горшок.
Пожимаю плечами и достаю розовую зубную щетку из стаканчика. Это может быть удобным, когда у тебя на подоконнике стоят в ряд семь горшков с засохшими фиалками.
Грохот.
Больше не стоят.

@темы: бумагомарание, треш, ориджинал, слеш

---

London Pool

Рассказ "London Pool". Кусок третий. Окончание.

Громкий голос Робина заставил Джонни вздрогнуть.
- Пусть этот день станет первым в истории нашей борьбы! Мы убьем всех этих заплывших салом свиней и их женщин, чтобы наши жены и дети могли жить счастливо! Я буду первым сражаться ради моей Элли!
Толпа ответила оглушительным криком. Джонни подавил желание поморщиться от невероятного скуки и раздражения.
- А кого мы убьем первыми? Кого мы прикончим с особенной жестокостью? – продолжил Робин.
- Жандармов! – ответила толпа.
- Да! Жандармов, что охраняют сон своих хозяев. Жандармов, которые не упускают случая покалечить или унизить кого-нибудь из нас! Ради наших отцов, ради наших жен, ради наших детей, мы убьем их!
-Даааа! – откликнулась толпа.
- Пожалуй, можно идти, - нервно сказал Николас. – Черт, валим отсюда скорее!
Джонни приглушенно хихикнул, услышав словечко «валим», но поспешил согласно кивнуть. Становилось действительно неуютно.
У выхода их встретил Марий.
- Я уже договорился. Мы пойдем осмотрим город, а потом вернемся.
- Что? – недовольно переспросил Николас. – Мы должны еще и разрешение спрашивать?
- Не должны, но лучше обо всем договариваться заранее. Ты же не хочешь портить отношения с нашими новыми друзьями.
- Да уж, друзьями, - пробормотал Николас.

- Нам не нужно, чтобы нас заметили, вы же это понимаете? – говорил Марий, когда они выходили из дома. – Я поговорил с Миком, кое-что выяснил. Думаю, нам будет полезно посмотреть на центр города.
- Центр?
- Ну да, его центральную часть, Джонни. А теперь маскировка и вперед.

Джонни удивленно разглядывал город. Грязные окраины, полные нищих и бродяг. По улицам текли реки помоев, переливаясь за пределы специально предусмотренных для этого канав. Казалось, невыносимый смрад пропитал даже стены домов. В одном грязном закоулке они наткнулись на компанию нищих, сидящих вокруг едва тлеющего костерка. Джонни остановился, напряженно их разглядывая.
- Подождите немного, - прошептал он.
Внезапно из-за угла появились несколько мужчин, одетых в неожиданную для этого города чистую форменную одежду.
Джонни прислонился к стене и с любопытством принялся наблюдать за происходящим. Когда он находился в маскировке, превращаясь в тень, мир выглядел совершенно иначе. Чуть более бледным и чуть менее четким. И движения окружающих казались немного смазанными и замедленными. Джонни любил видеть мир таким.
Его обостренный слух уловил смешок Николаса, когда нищие, наконец, заметив нападающих, попытались разбежаться в разные стороны.
- Кто это? – одними губами произнес Джонни.
Мужчины в форме действовали быстро и бесстрастно.
- Их называют жандармами, - ответил Марий. – Они следят за порядком в городе.
Сбежать не удалось никому из бродяг.
- А, те самые злостные враги наших друзей. – Сказал Марий.
Несколько оборванных мальчишек попытались спрятаться в куче мусора и досок, наваленных у стены одного дома, но были извлечены из-под завала несколькими жандармами.
- Смешные. – Сказал Нед.
Всех бродяг согнали в одну кучу. Джонни присмотрелся и понял, что среди них есть и женщины и дети. Маленькая девочка лет восьми громко плакала. Какая-то женщина, по крайней мере, Джонни думал, что это была женщина, пыталась утешить ребенка.
Один из жандармов вышел вперед и принялся презрительно разглядывать толпу. Он усмехнулся и произнес:
- Слушайте вы, отбросы! Собрания на улицах запрещены. Сейчас вы должны сидеть по домам. Но вы почему-то ошиваетесь здесь. Очень подозрительно, не правда ли?
Он обвел надменным взглядом нищих и мрачно усмехнулся.
- У нас нет домов! – выкрикнула какая-то старуха из толпы.
- Как это нет домов? – Издевательски спросил жандарм. – Каждый завод предоставляет своим работникам жилье. Или вы хотите сказать, что вы безработные? Но это же нарушение закона. За это мы вас… - он неприятно рассмеялся, - …накажем.
Несколько мужчин из толпы бросились было на него, но были остановлены другими жандармами. Джонни видел выражение безнадежности на лицах этих бродяг.
- У вас же, наверное, еще и документов нет, я правильно понимаю? Знаете, такие ничтожества как вы совершенно не нужны нашему городу. Я даже думаю, что мы окажем всем огромную услугу, избавившись от вас.
Жандармы переглядывались, улыбаясь. Джонни слышал, как один сказал другому:
- Удачный сегодня рейд. Давно так не веселились.
Николас снова насмешливо фыркнул. Правда, Джонни не мог знать, что именно его развеселило.
Жандармы неторопливо вынимали оружие. Оно было не слишком-то разнообразным, в основном ножи, у командира и еще нескольких человек были револьверы.
- Они что, вот так вот просто их всех сейчас убьют? – спросил Джонни.
Женщины принялись истошно выть. В их голосах не было слез, только одно лишь бесконечное отчаяние.
- Похоже на то, - ответил Николас.
Несколько мужчин из бродяг тоже достали ножи, но остальные не могли надеяться на помощь оружия.
Казалось, в толпе слишком много детей и все они, все без исключения сейчас заплакали. Джонни наблюдал за одним парнишкой лет четырнадцати, который пытался успокоить истошно орущего младшего братца. Веснушки на его лице были почти не различимы под слоем грязи.
Командир жандармов взвел курок револьвера и зло улыбнулся толпе, прежде чем выстрелить. Бродяги заворожено наблюдали за тем, как стоявший ближе всех к нему мужчина как-то странно медленно падал на землю с новой симпатичной дырой во лбу.
- Ого, - сказал Николас.
И в тот же момент нищие сорвались с места и сами накинулись на жандармов. Они напоминали свору больных бешенством дворняжек, если можно себе такое представить. Дикий вой, бессмысленные телодвижения, горящие безумием глаза, оскаленные зубы. Джонни оглянулся назад, туда, где должен был стоять Нед. Пришлось напрячь зрение, чтобы проникнуть в его тень, но когда это ему удалось, он увидел восторженный взгляд Неда, его очарованную улыбку, его радость и возбуждение. Джонни стало немного грустно. Точно такой же взгляд бывал у Освальда перед тем, как он окончательно вышел из-под контроля. Джонни мог только порадоваться, что Нед не смеется. Но ему все равно казалось, что он слышит его детский веселый смех с легким оттенком безумия. Словно в каком-то сумасшедшем сне. И Джонни вдруг подумал, что это все и есть сон. Что сейчас никто никого не убивает, никакие жандармы не режут на куски грязных бродяг, и нет никакого города. Но вот в одном Джонни никак не мог сомневаться. В том, что Нед все-таки смеется. Хохочет, чуть прикрывая глаза от удовольствия. Джонни не видел улицу и умирающих оборванцев, он не видел ни Мария, ни Николаса, никого. Только какую-то серую бесцветную комнату, где в одиночестве на полу сидит Нед и истерически смеется. Один, совсем один, но ему ничего не нужно, потому что он видит больше, чем кто-либо может. И потому, что ему кажется невероятно забавным то, что он видит.
Джонни ощущал запах горячей крови, такой знакомый, едва ли не родной. Запах, лучше которого был только запах волос Освальда.
«Но теперь, когда Освальда нет, разве есть что-то лучше крови?» - спросил себя Джонни.
Возможно, у него кружилась голова, а возможно, это мир вращался вокруг, Джонни не был уверен. В последнее время мир вел себя так странно. От него всего можно было ожидать.
В первую очередь жандармы убивали мужчин, потом стариков и женщин. Но Джонни не мог понять, почему он оставляют в живых детей. Этих маленьких вопящих уродцев.
Жандармы выглядели очень довольными. Джонни заметил, что многие предпочитали убивать каким-нибудь одним способом. Например, перерезать горло. Или разрезать живот. Но больше всего его заинтересовал один из них, у которого был достаточно разработанный стиль, и, кроме того, неплохая подготовка.
«Возможно, его воспитывал кто-то из монстров» - подумал Джонни, наблюдая за высоким светловолосым мужчиной. Тот искренне развлекался. Великолепно владея своим стилетом, он предпочитал выкалывать своим жертвам глаза.
«Сражение с ним могло бы оказаться интересным» - мимолетно подумал Джонни. Но он не стал останавливаться на этой мысли. Джонни не был сторонником драки ради самой драки. Да, к кровопролитию он подходил с позиций целесообразности.

Форма жандармов больше не была чистой. Кровь и грязь неравномерными пятнами покрывали бывшую когда-то ярко-синей ткань. Те, у кого было огнестрельное оружие, поначалу отстреливали пытавшихся сбежать. Но потом многие из них вынули ножи и кинжалы и присоединились к остальным жандармам в рукопашной.
Джонни смотрел, как молодой девушке, которую в другом городе он принял бы за старуху, ломают сначала левую руку, потом, глядя прямо в ее зажмуренные слепые глаза, прямо в ее распахнутую вопящую глотку, крепко удерживая ее за спутанные грязные волосы, монотонно перепиливают ей шею. И на лице убийцы такая скука, что Джонни даже жаль его стало. Боже, а ведь и в самом деле, как же это, должно быть, занудно, из раза в раз видеть одно и то же. Смотреть на эти раззявленные в крике пасти, слышать их истошные вопли, смешанные с проклятиями. Чувствовать, как их кости сопротивляются лезвию ножа. Напрягать свои натренированные мышцы и чувствовать, как человеческая плоть медленно и в то же время мгновенно поддается, так, словно сталь оружия оказалась частью тела.
Джонни смотрел, как совсем молодой парень в жандармской форме еще так неумело размахивает кинжалом.
«Ну, в самом деле!» - подумал Джонни.
«Неужели он не смог найти оружия лучше?»
Джонни видел, как здоровенный детина, действительно огромный, вы понимаете? Так Джонни видел, как этот гигант сворачивал шею крошечной девочке в линялом голубеньком платьице. Возможно, когда-то на ситце были даже видны цветочки. Теперь на нем были видны брызги крови.
Джонни смотрел на парнишку лет двенадцати, который не настолько оцепенел, чтобы окончательно потерять способность соображать и двигаться, и теперь отполз к глухой стене дома и стоял на четвереньках, пока его рвало водой и желчью. Джонни был уверен, что это желчь – он чувствовал ее резкий неприятный запах.
Вообще, вонь стояла ужасающая, просто дьяволова задница, как выразился бы один старый друг Освальда. Бывший друг Освальда. У Освальда теперь все друзья бывшие. Пахло рвотой, мочой, порохом, кровью и сырым мясом. Вы знаете, просто кровь и сочащееся свежее разделанное мясо пахнут совершенно по-разному. А если к этому прибавить еще содержание искромсанных кишок, то получается вообще невообразимый коктейль. Не то, чтобы Джонни совсем не привык к подобным запахам, но в этот раз ему стало как-то не по себе. Возможно, дело было в том, что у него в руках сейчас не было его стилетов, и он не был с ног до головы перемазан смесью грязи и крови. Возможно, дело было в том, что Джонни просто стоял и смотрел, а не перерезал никому горло и не уворачивался от пуль и ножей. Как раз это-то и было непривычно.
Джонни хотел рассмеяться, но у него как-то не получилось. Тем более у него не получилось, когда он увидел, зачем жандармы оставили большинство детей в живых.
Однажды, когда Джонни было тринадцать или около того, на самом деле он не был уверен насчет даты своего рождения, в его жизни кое-что произошло. Вообще-то это, конечно, оставило довольно ощутимый след в его душе, но не такой, чтобы ему до сих пор снились кошмары или еще что-нибудь. Одним летним вечером он возвращался домой от местного священника. Ну да, он уже тогда ощущал смутную иронию того, что лютерансткий пастор, носитель слова божьего, направитель заблудших овец и прочая, прочая, прочая, учит приемного сына убийцы. Нет, с основным образованием Джонни Освальд справлялся и сам, вот только у него не всегда было на это время, да и латынь с географией никогда не являлись сильными его сторонами. К тому же священник был в некотором роде его должником, и ему было совсем не сложно выполнять свои обязательства, занимаясь по вечерам с одним тринадцатилетним мальчишкой. Тем более что Джонни был довольно-таки дисциплинированным учеником. На самом деле он просто не хотел расстраивать Освальда, и дело тут было вовсе не в его золотом характере. Единственным неудобством была необходимость навещать священника поздно вечером, по причине ночного графика работы и повседневной жизни Освальда.
И вот однажды Джонни возвращался домой с занятий. Маленький тринадцатилетний Джонни был просто чудо как хорош. Нет, он не напоминал ни ангелочка, ни дьяволенка, не было у него идеальных черт лица или еще чего-нибудь в этом роде. На самом деле Джонни выглядел почти как и всякий мальчишка в его возрасте. Разодранные на коленках штанишки, чумазая мордашка, ссадины на локтях, отсутствующие пуговицы - все это было. Очарование Джонни заключалось в том, как он двигался, как вел себя, в его манерах. Освальд долго ломал себе голову, откуда бы Джонни мог набраться подобного, но так и не пришел к сколько-нибудь вразумительному выводу. Было в нем что-то… это даже нельзя было действительно назвать очарованием, это была какая-то неуловимая нота порока, будто каждый взгляд Джонни был наполнен двойным смыслом, каждый жест на что-то намекал. Кто-то мог бы просто сказать «развратный мальчишка», но уж Освальд лучше кого-либо знал, что не могло такого быть. Малыш Джонни, конечно, не был образцом непорочности и наивности, но и испорченным его назвать нельзя. И все-таки было в нем что-то, чего он сам не замечал, но зато видели все остальные. Притягательное. Чувственное. Злое.
Уже стемнело, и на улицах зажигали фонари. Джонни почти дошел до дома, как чьи-то руки зажали ему рот, и он почувствовал, что его куда-то тащат. Первым его порывом было сопротивляться, но только он слегка дернулся, как понял, что это бесполезно. Кто бы его не держал, он был слишком силен. Слишком силен, и… Джонни похолодел, осознав, что он не заметил, как похититель подкрался к нему. Освальд много времени посвятил тренировке его внимания и бдительности. И это значило, что, скорее всего, Джонни не удастся отбиться. Даже просто сбежать.
Было темно, очень темно, и Джонни пришлось приложить определенное усилие, чтобы включить свое ночное зрение после любования на зажигающиеся фонари. Похититель прижал Джонни к стене и удерживал его только одной рукой за горло. Было трудно дышать, и очень, очень страшно.
Джонни не запомнил лица того монстра. Он помнил только как задралась сзади его рубашечка и твердая шершавая стена больно царапала его спину. Он помнил грубые сильные руки, которые больно мяли его тело. Он помнил хриплый надрывный шепот, что-то про то, что ему понравится, все будет хорошо и что он сам виноват. На самом деле, Джонни не был уверен, возможно, он сам потом это придумал. Возможно, он не придумывал. В конце концов, всем жертвам изнасилования говорят примерно одно и то же.
Джонни еще никогда в жизни не было так страшно. Или было, но он уже не мог вспомнить. А еще ему было так досадно, просто невероятно досадно – он же почти дошел до дома. Сейчас бы он почти весело сказал «ну что за гребаная неудача» или «ах, не повезло». Тогда он мог только паниковать.
Еще никогда в жизни собственные штанишки не казались маленькому Джонни чем-то очень важным, чем-то жизненно необходимым. И когда его лишили их чужие грубые руки, Джонни казалось, что стены рухнули, и теперь у него нет никакой надежды на спасение. Как будто бы до этого что-то было иначе.
Джонни зажмурил глаза и постарался представить, что он где-то далеко, там, где спокойно, и никто не пытается силой раздвинуть его ноги, где никто не душит его и не рвет его рубашку. Но у него не получалось. Никак не получалось.
Только одно радовало Джонни – он так и не заплакал.
И вот, в тот самый момент, когда он уже сдался, когда у него не осталось надежды, когда он зажмурил глаза и распрощался с жизнью, в этот момент Джонни услышал выстрел. И тут же почувствовал, как руки, до этого крепко сжимавшие его, исчезли. Джонни медленно сполз по стене под весом безвольного тела, не замечая боли в ободранной спине. Он непроизвольно вскинул руку, чтобы ощупать тело, продолжавшее прижимать его к земле, и сразу же наткнулся на кровь. Джонни понял, что произошло, но все еще не мог в это поверить. Тот, кто только что занимал центр его мира, кто проводил там локальный апокалипсис, сейчас лежал с простреленной головой.
Джонни не мог пошевелиться, даже чтобы спихнуть с себя тело. Но он нашел в себе силы выглянуть из-за плеча трупа и то, что он увидел, навсегда осталось в его памяти, как одно из самых прекрасных мгновений его жизни. Он увидел Освальда с его любимым револьвером в руках.
А Освальд увидел его. Как же трогательно выглядел Джонни в тот момент. Широко распахнутые глаза были наполнены одновременно испугом и обожанием. Освальд видел, как сползшая и разорванная рубашечка открывала худые плечи Джонни. Освальд видел беззащитно приоткрытый ротик Джонни. А когда он отшвырнул в сторону труп, его глазам открылись тощие коленки Джонни, видневшиеся из-под длинной рубашки. Освальд смотрел на грудь Джонни, на его худые ребра, на его живот, на его шею. Освальд не мог оторваться от этого зрелища. И если бы Джонни знал, какие силы потребовались ему, чтобы не закончить дело, начатое тем, кто сейчас лежал в грязи с простреленной головой. Но Джонни, конечно, не знал и смотрел на Освальда с бесконечным обожанием, с безграничной благодарностью, с нескончаемой преданностью. До сих пор Освальд мог бы отдать все что угодно только за один подобный взгляд. А теперь, он был готов отдать еще больше за возможность обладания этим слабым и доверчивым существом.
Да, маленький тринадцатилетний Джонни был просто чудо как хорош.
Это уже потом Освальд будет учить его маскировке, и Джонни научится не выделяться из толпы, станет таким же неуклюжим, как и все остальные мальчишки в его возрасте. А в тот момент Освальд видел перед собой воплощенный соблазн, и только Бог знал, как же сложно ему было сдержаться.
И теперь, когда Джонни понял, для чего жандармы оставили в живых нескольких детей, он не выдержал. Он вспомнил грубые руки с шершавую стену, ранящую спину. Он вспомнил страх и боль.
И он дал другим увидеть его слабость, он повернулся и пошел прочь.

- Джонни? – прошептал ему вслед Марий.
- Все интересное кончилось, не так ли? – ответил Джонни.
- А ведь он прав, - заметил Николас. – Посмотрим центральные улицы.

Насколько поразительной была грязь на окраинах, настолько же ошеломляющим был блеск центра.
Высокая стена, на которой дежурили жандармы, опоясывала главные улицы. Через нее было не так уж сложно перебраться, при условии, что ты всю жизнь карабкался по высоким стенам, конечно. У Джонни подобного опыта не было, но он определенно был у Мария, который уже знакомым движением подхватил его на руки и перенес на другую сторону. Тот только поморщился, но ничего не сказал, все-таки, когда ничего не можешь сделать сам, не стоит выражать недовольство тем, как это делают за тебя.
За стеной был совершенно другой мир. Мир чисто подметенных улиц, блестящих витрин, ярких фонарей и богато одетых людей.
Это казалось совершенно невероятным, и все же было именно так.
Джонни шокировано смотрел на богато, и действительно чисто одетых людей, которые толпились у магазинов, вышагивали по тротуарам, даже ездили на каких-то поразительного вида механизмах, подобных которым он никогда не видел.
- Теперь слушайте и запоминайте. – Торжественно произнес Николас. - Сейчас наш мудрец Марий все расскажет. Он же сможет, не так ли?
- Расскажет. Я, в отличие от некоторых, удосужился узнать что-нибудь об этом городе.
- Да, ты как всегда лучше всех, дорогуша. Рассказывай.
Джонни прекрасно мог себе представить, как скривился после этих слов Марий.
- Взгляните по сторонам. Я расскажу вам о структуре данного общества.
- Мааарий! – захныкал Нед.
- Ладно, - недовольно согласился тот. – Попроще.
Джонни почти не слушал их препирательства, все его внимание было поглощено происходящим вокруг. Он смотрел на толпы роскошно одетых людей, на подобострастных жандармов, на весь этот блеск и красоту.
- Видите вооон того богатого толстяка? Типичный представитель… - Марий резко замолчал, и немного поразмыслив, продолжил. - То есть, таких как он здесь называют «господами».
- Смешные, - сказал Нед. – Такие толстые.
- Да, это самые важные люди здесь и все их слушаются.
Некоторые из этих «господ» важно сидели в каких-то металлических ящиках на колесах. Джонни когда-то давно слышал о подобном, но не слишком верил. Впрочем, подобное его просто не интересовало. В любом случае, на взгляд Джонни это все выглядело глупо.
Рядом с толстяками сидели или шли красивые девушки, большинство из них на руках держали крошечных лохматых зверьков. Присмотревшись, Джонни понял, что это такие собачки.
«Убожество»- подумал он.
- Дамы, которых вы наблюдаете рядом с толстяками, называются в этом городе «госпожами». Ну, или куклами. – Продолжал Марий.
- Толстяки и куклы находятся на самом верху социальной лестницы. Я хочу сказать, они тут самые главные.
Джонни задумчиво посмотрел на проезжающий мимо экипаж. Эта штука изрыгала клубы дыма и едва ехала. Прохожие обгоняли ее без труда. И к тому же за каждым экипажем следовала процессия из нескольких жандармов и слуг.
- Жандармы обеспечивают толстякам защиту. В первую очередь, конечно, от людей, подобных нашим новым друзьям. Или по-другому от бродяг и нищих рабочих. Слуги тоже имеют возможность жить как следует, но ими могут стать только специально обученные люди, которых готовили к этому с самого детства.
- А почему они такие богатые? – детским голоском спросил Нед. Даже Джонни было ясно, что он издевается, но Марий все же ответил, хоть и очень недовольным голосом.
- В их собственности находятся все заводы этого города. Они сами платят рабочим столько, сколько хотят. То есть очень мало.
- Какой кошмар, - равнодушно сказал Николас.
- Но на заводах же изготавливают не все? – спросил Джонни.
Марий чуть слышно хмыкнул и ответил:
- Ну, разумеется, не все. Что-то привозят по железной дороге.
- По железной дороге? Значит, и мы можем куда-нибудь отсюда уехать. Билеты дорогие?
- В том-то и странность, что по железной дороге паровозы везут только товары. Мик никогда не слышал, чтобы уезжал и приезжал кто-то из людей. Кроме, конечно, работников паровозов, но они никогда ничего не рассказывают. Они просто продают или покупают что-нибудь, а потом уезжают
- Что за бред! – возмутился Николас.
- И это еще не все. – Марий выдержал паузу и сообщил:
- Они никогда не слышали ничего о Лондоне.
Джонни не выдержал и ударил кулаком по стене дома.
- Какого черта? – спросил он, глядя в небо.
- Ну? Что я говорил о другом мире? – довольно спросил Николас. – Все сходится.
- Идиотизм! – сообщил небу Джонни. – Освальд, папочка, если ты сейчас видишь меня…
- Заткнись, мальчик, - оборвал его Николас. – Твой папочка сейчас в аду.
- Ну да, - спохватился Джонни и поспешно склонил голову к земле. – Папочка Освальд, ты сейчас в аду и, скорее всего слишком занят болью, но если ты слышишь меня, прострели голову там кому-нибудь за своего маленького страдающего сына. Это может меня утешить.
- Тихо, вы! – рявкнул Марий. Джонни вздрогнул и огляделся по сторонам. Но никто не обратил на голос из пустоты внимания. Скорее всего, его даже не услышали из-за грохота экипажей.
- Я хочу в нормальное место! – плаксиво протянул Нед.
- И я! – в тон ему прохныкал Джонни.
- Марииий! Уведи нас отсюда!
Марий только глубоко вздохнул.
- Мы уедем отсюда. Мы уедем в товарном вагоне. Но я не могу обещать, что то место, в которое мы попадем, окажется лучше этого.
Джонни медленно опустился на колени.
- Нет. Нет. Нет. Я же не хотел жить после того, как ты умер, Освальд. И видишь, я был прав. О, как я был прав.
Марий недовольно зашипел и прошептал:
- Какого черта ты там делаешь? Я не могу тебя как следует разглядеть, Джонни!
- Получается, ты не можешь преодолеть мою тень? Как же это лестно!
- Можешь наслаждаться собственной гениальностью сколько угодно, только уберемся отсюда подальше. Ну же?
Джонни медленно поднялся на ноги.
- И куда мы теперь?
- Куда угодно, лишь бы подальше от чужих глаз.

До дома их «новых друзей» оставалось совсем немного, когда Марий внезапно остановился. Очередное грязное и тесное местечко.
- Ну? – спросил он, глядя на Джонни.
Под ногами Джонни была земля, она казалась немного влажной и очень твердой. Дома плотно обступали его со всех сторон. Казалось, они не хотели выпускать Джонни. Казалось, они медленно ползли все в одну точку. И этой точкой был Джонни. Он моргнул.
- Говори, что с тобой не так, - потребовал Марий.
Джонни моргнул еще раз и прислонился к стене дома.
- Со мной что-то не так?
Марий нахмурился. Джонни подумал, что он очень забавно выглядит, когда делает грозный вид.
«Возможно, я бы хотел наблюдать это зрелище почаще».
«А возможно, не хотел бы» - Джонни вспомнил о том, что Марий все-таки не ручной кролик.
«А впрочем… Хотел бы».
- Джонни, твое состояние меня беспокоит.
Марий выразительно приподнял бровь, по крайней мере, он надеялся, что выразительно. Но для Джонни это оказалось последней каплей. Какое-то время он сдерживал истерический смех, но, в конце концов, не выдержал и расхохотался. Марий напряженно наблюдал, как он медленно сползал по стене дома. Джонни почти лег на землю и как-то робко выглядывал из-за своих коленок.
«Как суслик из норки» - подумал Марий. – «Смешной».
- Я… - сквозь смех проговорил Джонни, - я так плохо выгляжу?
Николас хмыкнул и покачал головой. Марий казался сбитым с толку. Он действительно ничего не понимал. И еще одно. Марий начинал бояться. Так, как он боялся Освальда, он начинал бояться и Джонни. Он не понимал, он пытался, но никак не мог понять их. И это пугало его, ужасно пугало. Николас предложил ему стать тем, кто будет контролировать Джонни, но Марий не мог понять, как это сделать, как можно справиться с этим непредсказуемым существом, которое мыслит совершенно иначе, и ты понятия не имеешь, что оно сделает в следующий момент. Это пугало, это чертовски пугало.
А Джонни все смеялся и смеялся. Его поясница касалась земли, которая действительно оказалась немного влажной и твердой. И еще очень холодной. Рубашка на спине Джонни задралась, и он ощущал шершавую поверхность стены. Это было почти больно, и больно было вовсе не коже, нет. Джонни вспомнил тот далекий-далекий день, когда он возвращался один от священника. Ах, да, вы знаете, что в детстве Джонни был просто чудо как хорош? Ну, конечно же, вы знаете.
Джонни казалось, что он чувствует грубые руки, сжимающие его горло. Ему уже не было смешно.
«Злые руки» - подумал тогда Джонни. О, да, они были злыми. Настолько, насколько могут быть злыми руки.
«А могут ли руки быть злыми?» - подумал Джонни и хихикнул. Это прозвучало так жалко.
Джонни плотнее прижался к стене. Он прикрыл глаза и представил чужие руки на своем горле. Чужие руки на своей груди. Чужие руки на своих бедрах.
Ему было больно, он задыхался.
Он не хотел, не хотел, не хотел. Почему бы всем не оставить его в покое?
Какая же неудача, именно сегодня и так близко с домом. Он же почти дошел!
Почему, почему он?
Чужое дыхание на его лице.
И стена так больно впивается в кожу. Больно.
И тогда Джонни показалось, нет, он увидел. Он увидел Освальда.
Освальд, папочка Освальд пришел спасти его.
Освальд!

Джонни лежал на земле, прислоняясь к стене только головой. Это выглядело странно, это выглядело невозможно. Его глаза закатились, и он мелко дрожал. А еще он стонал и звал Освальда. Ну, конечно же, он звал Освальда.

Николас подумал, что никогда еще не видел, чтобы Марий выглядел настолько беспомощно.
«Кстати, у него симпатичные коленочки» - подумал он, разглядывая Джонни.
А Нед смотрел на Мария с немым укором.
Нед смотрел на Николаса со слепым обожанием.
Нед смотрел на Джонни с глухой тоской.
И тогда он подошел к дрожащему телу Джонни и своими тонкими ручками оттащил его от стены. Он сел на сырую, твердую и такую холодную землю и положил его голову себе на колени. Тонкими пальчиками он погладил его по щеке.
И тогда Джонни затих. Он перестал дрожать и больше не стонал. Он даже перестал звать Освальда.
А потом Джонни открыл глаза. Ах, какой же у него был растерянный взгляд. Ах, как он беспомощно хлопал ресничками. Ах, какой же душечкой был этот лохматый и чумазый парнишка.
А глупый, глупый Марий стоял и смотрел на него и не мог сообразить, как вообще возможно понять подобного человека. Всю жизнь был кто-то, кого Марий не понимал. И он боялся этого, так боялся. Он бежал как можно дальше. В свое время он сбежал так от Освальда и до сих пор безумно жалел об этом. Он до сих пор был безмерно рад этому.
- Что случилось? – спросил Джонни, глядя на Неда снизу вверх.
Тот улыбнулся. У Джонни был чуть приоткрыт рот, и это смотрелось так забавно.
- Отлично, а теперь мы все делаем вот что, - несколько нервно произнес Николас. – Ты, Марий, прекращаешь изображать жену Лота. Ты, Джонни, закрываешь рот и встаешь. А ты, Недди, молодец. И все вместе мы быстро решаем куда идти.
- Жену Лота? – озадаченно переспросил Джонни.
- Соляной столб. Мальчик, ты что, даже Библию не читал?
- Читал.
- И где результат? Ну же, куда мы пойдем, господа? Я бы предложил уже идти к черту на этот ваш вокзал искать достаточно комфортный торговый вагон.
Марий тряхнул головой и задумчиво произнес:
- Знаешь, а ведь ты прав. Вокзал… Он должен быть где-то в западной части города.
- В западной?
- Вроде как. Собираетесь спрашивать дорогу?
- Это могло бы быть чрезвычайно занимательное зрелище, нет?
Марий только раздраженно взглянул на Николаса, резко развернулся и пошел куда-то. В самом деле, не поверите, на запад.
Николас посмотрел на Джонни и Неда, которые до сих пор не двинулись с места.
- Ну, детки, догоняем папочку.

На вокзале было пусто. Джонни смотрел, как ветер нес куда-то клочки газетной бумаги. Это зрелище наполняло его душу какой-то щемящей печалью. Нет, он не думал о том, что он сам похож на такой вот клочок бумаги, безвольно уносимый на волнах судьбы. Нет, что вы. И все же ему было грустно.
- Марий. – Позвал Николас. – Послушай, Марий. Ты… хм, ты не узнавал, когда именно прибудет следующий поезд?
Марий резко развернулся к Николасу и смерил его злобным взглядом.
- Узнавал, - отрывисто ответил он. – Скоро.

Поезд действительно приехал скоро. Даже слишком скоро, на взгляд Джонни. И, что было еще более «слишком», он был пуст. Абсолютно пуст, в нем не было людей, ни одной живой души, ни одного сопливого рыла, называйте это как хотите.
«Так даже спокойнее» - подумал Джонни, глядя в окно.
«Интересно, куда мы едем?»

Внезапно раздался ужасный, действительно ужасный грохот. Джонни показалось, что его голова сейчас попросту лопнет. Он подумал, что это, должно быть, рушатся все горы мира. Поезд остановился.
Джонни моргнул, а когда открыл глаза, половины поезда уже не было.
В вагон ворвался ветер, а Джонни смотрел на кусочек голубого неба. Оно действительно было голубым, таким ярким, таким настоящим, каким Джонни его не видел уже давно. Слишком давно, так, что ему теперь было даже больно смотреть.
А впереди на рельсах сидела огромная лягушка.
«Или это жаба?» - задумался Джонни. Он не был уверен, что может отличить лягушку от жабы. Он знал только, что жабы вроде как должны быть больше и у них бородавки.
В таком случае, сейчас перед ним была все-таки лягушка.
И эта лягушка как раз широко распахнула пасть.
«У нее же не должно быть зубов» - подумал Джонни.
«Все-таки я знал, что все это закончится как-нибудь так».
И Джонни моргнул.

Когда Джонни открыл глаза, он увидел грязную стену. Грязный пол. Грязного Неда, растерянно потирающего глаза. И, конечно же, грязных Николаса и Мария, с глупыми лицами смотрящих друг на друга.
- Какого черта? – спросил Марий.
- Да-да, я тоже хочу знать, - подхватил Николас.
Нед рассмеялся и Джонни тоже несколько раз хихикнул – очень уж забавно они выглядели.
- Ладно, - сказал он. – С вами было весело, но я, пожалуй, пойду.
И Джонни отправился домой, в свою комнатку, которую снимал у миссис Мисер.
«Кстати, нужно не забыть найти того парня и забрать у него мое зеркало».
А еще, предстояло найти работу и поесть.
Джонни шел по Лондону и улыбался.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

London Pool

Рассказ "London Pool". Кусок второй.

Неожиданно лес кончился. Только что вокруг были деревья - и вот, их уже нет, а вдали виднеются очертания какой-то деревушки.
- Ого, - сказал Джонни.
Николас снисходительно посмотрел на него и усмехнулся.
Марий внимательно оглядывал окрестности. Под ногами у них была блеклая пожухлая трава и кроме оставшихся у них за спиной деревьев, до самого горизонта простиралась одна лишь степь.
- Это действительно странно. О, Господи! Взгляните, там! - воскликнул он, указывая вправо, на одно из засохших деревьев, стоящее чуть поодаль кромки мертвого леса.
В отличие от его собратьев, на нем были листья, причем такого яркого и насыщенного цвета, что затмевали все вокруг.
"И почему мы его сразу не заметили?" - подумал Джонни.
Вокруг дерева по земле ходили огромные черные вороны, образуя своеобразный, но достаточно внушительный караул. Джонни смотрел, как мрачные птицы расхаживали, грузно переваливаясь с одной лапы на другую. Они могли выглядеть грозными, если бы не эта походка вразвалочку. Они были довольно далеко, но Джонни видел, как блестят их черные внимательные глазки и массивные клювы.
Деревце было небольшим, его узловатые ветви тянулись во все стороны. На секунду Джонни показалось, что на ветвях висят куски мяса, предположительно, руки. Он сам поразился тому, как ясно это увидел: и безупречно ровные срезы, и кровоточащие края. Но картинка практически тут же начала расплываться, а когда он моргнул, исчезла совсем.
"Ужас какой мне мерещится" - подумал Джонни и отвернулся.
Впереди простиралась равнина, на которой не было ничего, кроме блеклой пожухлой травы. Он прищурился, стараясь разглядеть несколько домиков, виднеющихся далеко впереди.
"Возможно, там можно будет спокойно поспать. И совершенно точно поесть. И даже не исключено, что там неподалеку окажется какая-нибудь речушка или озерцо, и тогда я даже смогу помыться". На самом деле, он не испытывал таких уж мук от того, что ему приходилось быть грязным, полуголодным и спать на жесткой земле, они с Освальдом проходили и не через такое. Но Джонни всегда отличался любовью к хотя бы минимальному, но все же комфорту. Даже если этот комфорт заключался в умывании по утрам холодной водой посреди пустой комнаты.

На этот раз, белок предоставил Николас. Он невозмутимо подошел к крайним деревьям, на которых сидели ленивые зверьки и начал медленно, одну за одной, снимать белок с веток и разбивать их головы о ствол дерева. Они сидели неподвижно, смирно глядя на человека, хладнокровно и без эмоций убивающего их сородичей. Джонни на мгновение испытал желание отвернуться.
Марий наблюдал за Николасом с болезненной гримасой.
Нед заливисто хохотал.

Издалека трава на поле казалась густой. Она казалась сплошным ковром, чуть тронутым желтизной, но все еще хранящим тень яркой зелени. Мир словно застыл, Джонни даже мог бы решить, что время остановилось, если бы не легкий ветерок, едва ощутимый кожей лица, не покачивал самые кончики травинок. Вблизи стала видна земля. Она была сухой и почему-то казалась слишком плотной. Она вызывала ощущение какого-то постоянства, надежности, неизменности. Она казалась чем-то вечным и непоколебимым, наполняла спокойствием, которое так требовалось Джонни, уставшему от постоянных изменений. От исчезнувшего где-то далеко Лондона, от безумного леса и сумасшедших перепадов настроения Неда. Она возвращала ощущение реальности, она позволяла на себя опереться. Старая надежная сухая земля.
Джонни шел и смотрел вдаль, на крошечные домики, которые все приближались. Его ночного зрения хватало, чтобы увидеть общие очертания. Кроме того, темнота не была такой уж непроницаемой, как он мог бы подумать раньше, когда еще жил в Лондоне. На самом деле она напоминала какую-то серую пелену, глушащую оттенки, но сохраняющую цвета.
"Нужно будет посмотреть, как это выглядит днем" - подумал Джонни.

Страшно, страшно, как страшно. Джонни едва не задохнулся от внезапно обрушившейся паники. Перед глазами все поплыло, и он едва не упал на землю. Где-то слева захныкал Нед, но Джонни его не видел. Они ничего сейчас не видел и не чувствовал, кроме всепоглощающего страха, почти животного ужаса. Он накатывал теплой удушливой волной и оставлял тебя в темном одиночестве. Он не был холодным ужасом, не был липким ужасом, он мог бы быть даже уютен, если бы не мешал дышать и не заставлял сердце так отчаянно биться.
Джонни вспомнил Освальда, то спокойствие, которое ощущал в его присутствии. Он никогда не мог даже представить, что что-то может быть не так, когда Освальд рядом. И если все-таки кажется, что что-то идет неправильно, это только временное ощущение, потому что рядом с Освальдом с Джонни не могло случиться ничего плохого.
Сейчас ему срочно нужно было успокоиться. Необходимо. Джонни стал вспоминать спину Освальда. Почему-то именно она вызывала у него непоколебимое чувство уверенности, надежности, защищенности, почти уюта.
Когда он был маленьким, так хотелось за нее спрятаться. Уткнуться в нее носом и закрыть глаза. Потом у Джонни появилось желание при этом еще и обнять Освальда, прижаться к нему как можно ближе. Казалось, так будет еще надежней, еще спокойней, еще лучше. Но он не позволял себе этого. Ему казалось, что Освальд будет сердится. А теперь Джонни оставалось только жалеть, безумно жалеть о том, что у него больше нет шанса почувствовать, каково это - когда ты обнимаешь Освальда, когда Освальд обнимает тебя. Ему даже не о чем вспомнить теперь, когда вокруг так темно, так страшно и так одиноко.

Страх исчез так же внезапно, как и появился, оставляя его судорожно хватать ртом воздух, широко распахнув невидящие глаза.
Постепенно зрение возвращалось. Рядом стоял на коленях Марий, повторяя: "Алиса, Алиса, Алиса..." Чуть в стороне прижались друг к другу Николас и Нед.
- Что это было?
- Пятно. Оно приближается, - охрипшим голосом ответил Николас.
- Что? Пятно?
- А как ты предлагаешь его называть? Страшное Нечто? Кошмарное Оно? Как?!
Николас глубоко вздохнул, успокаиваясь:
- Прости. Мы все...
- Да, - ответил Джонни. - Да. Ничего. Что с Марием? Это надолго?
- Он почему-то уязвимей всех при появлении пятна. Мы обычно ждали, пока он самостоятельно придет в себя.
- Нет, это займет слишком много времени. Я попытаюсь его успокоить.
Джонни присел рядом с Марием, немного помедлил и взял его за руку.
- Ты слышишь меня, Марий? Слышишь? Тебе нужно успокоиться. Давай же...
Но тот продолжал вполголоса звать какую-то Алису.
- Марий, - повторил Джонни уже более настойчиво. - Марий, возвращайся. Ну?
Никакой реакции.
- Марий, черт побери! - не выдержал он и, освободив руку, ударил Мария по щеке.
- Вот так значительно действеннее, - усмехнулся Николас, по-прежнему прижимавший к себе трясущегося Неда.
Марий распахнул глаза и непонимающе уставился на Джонни. Тот мягко улыбнулся и протянул ему руку, чтобы помочь подняться.

- Нужно спешить, - это было первое, что сказал Марий.
- Да мы, собственно, только тебя и ждали, - насмешливо ответил Николас. - Даже удивительно. Бери пример с малыша Джонни, он пришел в себя первым.
Джонни подавил порыв вцепиться Николасу в глотку и даже нашел силы улыбнуться. Правда, вышло мрачновато.
- Да уж, я и сам удивляюсь. Так что теперь? Идем? Или, быть может, бежим?
- Бежать еще рано. Вот когда пятно появится на горизонте, тогда будет пора.
Джонни передернул плечами и постарался не думать о том, как это будет, если пятно приблизится еще больше. Он был уверен только в том, что это будет слишком страшно. Еще страшнее, чем раньше.

Земля все еще была твердой и все еще была готова ложится под его ноги, поддерживать его тело. Джонни шел вперед и вперед, не отрывая взгляд от темнеющих впереди домов. Они приближались, они действительно приближались, и если Джонни немного постарается, он скоро сможет до них добраться. Там наверняка будет спокойно. Уж точно спокойней, чем сейчас. Возможно, они найдут, где переночевать и поесть. Возможно. Так или иначе, они должны уйти дальше, как можно дальше от этого чертового пятна. Плевать, куда. В деревню, в лес, в поле, лишь бы прочь от него, прочь от страха, от паники, от слабости.
"Еще немного" - сказал себе Джонни. - "Ты сможешь".

Это была странная деревня. Она словно существовала вне времени. Она была слишком древней и в то же время, опережающей век. Джонни был уверен только в одном: она казалась ненастоящей, искусственной, поддельной, и все-таки при этом слишком живой. Люди были застывшими пожелтевшими картинками, они казались Джонни какими-то маленькими карикатурными человечками, которые непонятно копошились, выполняли какие-то странные и банальные действия. Они были кучей маленьких механизмов, действующих по заданной программе. Они были совсем не похожи на лондонцев, к которым привык Джонни.
Внезапно его осенило. Точно, они напоминали ему персонажей из книжки. Придуманные кем-то, совершенно бездушные и плоские, но, тем не менее, двигающиеся и живущие, пусть и какой-то выцветшей маленькой жизнью.
Они устало завалились в какой-то грязный местный трактир. Было уже раннее утро и все кроме Джонни болезненно щурились, едва разбирая дорогу. Растрепанный хозяин заведения со страхом взглянул на незнакомцев, забирая деньги за съем комнат. Он беспомощно жмурил крохотные глазки, и часто-часто моргал. Потом он распорядился, чтобы мальчишка-слуга проводил их, и Джонни понял, что они видят его в последний раз. Мужчина казался достаточно напуганным, чтобы не попадаться больше на глаза. И достаточно разумным.

Джонни решил встать пораньше и побродить по деревне, пока еще не стемнело. Этой ночью они, скорее всего, пойдут дальше, так что другого шанса могло не представиться. Джонни не давало покоя чувство, что что-то не так, все здесь ненастоящее, искусственное. Но в чем дело? Он не знал.
Джонни уже практически вышел из комнаты, но остановился, услышав слабый оклик:
- Ты куда?
Он обернулся и посмотрел на Мария, который взволнованно хмурился. Это выглядело достаточно забавно, потому что глаза он открыть не мог из-за солнечного света. Все-таки Марий был нечеловеком, а значит, днем он был почти слеп.
Джонни слегка усмехнулся, вспомнив одну из любимых библейских строк Освальда: "Днем они встречают тьму, и в полдень ходят ощупью, как ночью". Он почти услышал голос приемного отца, иронично декламирующего строчки из книги Иова над трупом неосторожного монстра, позволившего добраться до себя днем.
- Джонни? - переспросил Марий, и в его голосе угадывалось волнение.
- Я просто прогуляюсь.

Было уже далеко за полдень, но все казалось каким-то мертвым. И дело было вовсе не в том, что на улице не было людей. Как же, их злобные взгляды старательно сверлили спину Джонни. Он шел по единственной улице поселка и рассеяно смотрел по сторонам. Неподвижный воздух с трудом проникал в легкие. Он казался слишком плотным, слишком тяжелым, каким-то подавляющим.
Даже свет был каким-то неправильным. Каким-то слишком желтым, все вокруг носило след этой желтизны. Джонни бы не удивился, если бы сейчас была осень. Но ведь это не так.
Бледно-голубое, прозрачное небо парило где-то слишком высоко и от этого создавалось впечатление избытка воздуха, этого тяжелого непослушного воздуха. Небо казалось почти забытым. Последние дни Джонни видел его только ночью, а когда он жил в Лондоне... Разве ему было тогда до неба?
Он медленно шел по улице и сквозь резь в глазах разглядывал немногочисленные облака. Это было больно для глаз Джонни, слишком привыкших к темноте, специально приученных к темноте.

Джонни собирался выйти в поле. Ему хотелось побыть в одиночестве, вдали от недовольных взглядов жителей деревни. Он подумал, что там будет еще лучше видно небо.

У самого крайнего дома стояла девушка. Она была одета в простое платье бледно-голубого цвета. Джонни посмотрел на ее длинные золотистые волосы, небрежно распущенные по плечам.
"Разве так прилично?" - отстраненно подумал он.
Девушка смотрела на пустое, заросшее все той же пожухлой травой поле. Возможно, она тоже хотела лучше рассмотреть небо. Возможно, ей тоже не нравилось в деревне. Возможно, она тоже хотела бы побыть в одиночестве.
Джонни уже почти прошел мимо, как девушка его окликнула. Он решил, что ему послышалось. В этой картонной деревне никто не хотел разговаривать с незнакомцем. С неизвестно откуда появившимся и наверняка опасным незнакомцем. Но она так открыто и дружелюбно улыбалась, да, она совершенно определено звала его.
- Что вам угодно? - спросил Джонни, подходя к девушке.
- Ничего особенного. Я просто хотела с вами поговорить.
- Со мной? - переспросил Джонни.
- Да, с вами. Ведь это вы теперь остановились у Милнера?
- У кого?
Девушка слегка улыбнулась.
- Говорят, вы пришли посреди ночи и потребовали комнаты.
- Было уже почти утро.
- Значит, это все-таки были вы.
"Потрясающая наблюдательность" - подумал Джонни. - "Конечно, а вдруг я жил здесь с самого рождения, а с ней мы просто не встречались? Что с ней вообще?"
- Значит, это все-таки был я.
Девушка снова улыбнулась и задумчиво посмотрела вдаль.
- Когда-то давно я тоже пришла сюда поздней ночью. Но я решилась остаться, а вы ведь уйдете скоро, да?
- Уйдем.
- Знаете, я до сих пор здесь чужая. Они не хотят иметь со мной дел. Они почти не разговаривают со мной. Они избегают меня.
Джонни ощутил вялое желание спросить кто она и откуда пришла, но промолчал.
Он разглядывал ее золотистые локоны, ее тонкие изящные пальцы, вцепившиеся в подол платья, ее тонкую талию и изумительные ясные глаза. Она посмотрела на Джонни в ответ и рассмеялась.
Она была нереально, невозможно, как-то патологически прекрасна. Во всем: как она улыбалась, как двигалась, как говорила. Во всем, за исключением ее смеха. Она выглядела как богиня, но смеялась как дешевая шлюха. Джонни вздрогнул. У нее был ужасный, самый ужасный смех, который он когда-либо слышал.
- А вы меня познакомите со своими спутниками?
Джонни промолчал. Некоторое время они стояли в тишине, а тяжелый воздух окутывал их с ног до головы. И небо было где-то слишком высоко.
- Знаете, когда мы ночью шли по деревне, я видел колодец. Скажите, я, в самом деле, могу набрать из него воды? - наконец проговорил Джонни.
- Ну конечно. Это отличный колодец, я и сама из него не раз пила. Там просто замечательная вода, необычайно свежая и вкусная. Я, пожалуй, в жизни лучшей воды не пробовала. Так что же, познакомите меня со своими друзьями?
- Вы знаете, а мы прибыли из Лондона, - задумчиво сказал Джонни.
- Из Лондона? Как странно.
- Да, я тоже так думаю. Последнее время все странно.
Девушка снова рассмеялась.
- Ну, так что же? Как насчет знакомства?
- Может быть, позже, - ответил Джонни. - А теперь я, пожалуй, пойду. Если вы не против.
- Идите, что уж. Значит, вечером?
- Может быть. - Повторил Джонни.

У Джонни оставалось еще около двух часов. Их можно было употребить на все, что угодно. Можно было еще побродить по деревне. Или поесть в этом грязном трактире. Или что-нибудь еще. Джонни решил поспать, ведь впереди у него было три свободных часа и целая ночь лихорадочного бегства. Почему-то он был уверен, что сегодня придется поторопиться.
"Было бы здорово купить каких-нибудь лошадей" - подумал он.
"Но не в этой же деревне"
"Да уж, точно не в этой"
Джонни присел на свою кровать. Она издала почти неприличный скрип, заставив Мария проснуться и попытаться открыть глаза. Но, разумеется, было еще слишком рано.
- Джонни, ты? - спросил Марий.
Джонни помедлил некоторое время, наслаждаясь его беспокойством.
- А ты не чувствуешь?
- У меня не слишком хорошо с обонянием.
- О, тогда у тебя должны быть другие таланты. Слушай, Марий, а какие? Расскажи, что ты умеешь?
- Какая...
- Зрение не выходит за пределы нормы. Скорость реакции тем более. Может быть, сила? Но нет, я не заметил. Все эти параметры достаточно посредственны. Но это означает, что ты просто невероятно силен в чем-то еще. Что же это, Марий? Ну, скажи мне, чтобы я был с тобой осторожнее.
- Знаешь, порой ты напоминаешь мне Николаса. - равнодушно ответил Марий. - Он тоже когда злится, нервничает, скучает - становится излишне ядовит. Но он может себе это позволить. Ты же...
- Что я? - спросил Джонни. Глаза его горели.
- Ты же перегибаешь палку, мальчик, - холодно закончил Марий.
Джонни расхохотался.
- Ах, я перегибаю палку? Но скажи мне, пожалуйста, разве это я сейчас лежу тут на кровати, не в состоянии нормально действовать? Разве это я не могу открыть глаза? Разве это я сейчас практически абсолютно беспомощен?
Марий слегка улыбнулся и резко вскочил с места, кинувшись в сторону Джонни. Он ухватил его за горло и прижал к постели.
- Ну что, мальчик? Что ты скажешь теперь? Кто сейчас абсолютно беспомощен? - горячо прошептал он ему прямо в ухо.
Джонни безмятежно улыбнулся и пошевелил револьвером, который упирался Марию прямо в сердце.
- Я так и думал, что ты обучен передвигаться с закрытыми глазами. Довольно эффективный трюк. Но не в этот раз, согласен?
Марий с шипеньем выпустил воздух через зубы.
- А ты выпадаешь из образа смирного мальчика, горюющего о приемном отце.
- А ты выбиваешься из образа добродушного моралиста, дядя.
- Откровенность за откровенность? Ты счел это разумным?
- Мне показалось важным убедиться, что ты дееспособен днем. Ну, даже если ограничено дееспособен.
- А Николаса с Недом ты так же будешь проверять? - поинтересовался Марий с улыбкой.
- Ну почему же. Я уже знаю, что мне надо. И про них тоже. Ты скрывался лучше.
- Лучше них?
- Ну, они все-таки оба не в себе, - беспечно заявил Джонни.
- О, ты так уверен в этом?
- Вполне. И, кстати, когда ты собираешься отпустить мое горло?
- Возможно, именно тогда, когда ты уберешь свой револьвер. Кстати, почему не ножи?
- Ножи были ожидаемым ходом.
Марий покачал головой.
- Нет, я бы не догадался.
- Кто знает. Я решил не рисковать. Мы так и будем тут лежать?
- Тебя что-то не устраивает? - Усмехнулся Марий.
- Ну почему же. Все просто отлично. - Ответил Джонни, облизывая губы и чуть прогибаясь в пояснице.
Марий потрясенно взглянул на прижимающегося к нему парня.
- Ты...
- Да-а?
"Ты маленькая шлюха" - продолжил про себя Джонни.
- Ты победил. - Сказал Марий, отпуская его горло.
"Думаешь, я поверю, что ты такой уж хороший, дядя? Думаешь, я еще буду заблуждаться на твой счет? Не надоело строить из себя праведника?"
"А может, это и в самом деле слишком для него? Может, ты слишком плохо о нем думаешь?"
"Что ж. Лучше слишком плохо, чем слишком хорошо"

Джонни все-таки лег спать. Правда, он не был уверен, стоило ли, но это было значительно лучше, чем смотреть на потрясенного, или изображающего потрясение, Мария.
Когда стемнело, Николас с Недом пришли сами, хотя Джонни был уверен, что кому-то придется идти к ним в комнату напоминать о том, что они в ужасной, прямо-таки кошмарной опасности, что пятно мечтает убить их всех, и что им следовало бы одеться и прекратить стонать на весь дом. Что ж, кому-то повезло.
- Ну что? Как спалось? - поинтересовался Николас, присаживаясь на кровать Мария. Нед, выглядевший сегодня необычайно вменяемо, уселся рядом с Джонни.
- Спалось бы лучше, если бы кое-кто не шатался туда-сюда и не скрипел дверьми, - ответил Марий.
- Ах, какие оказывается мы все ядовитые, - протянул Джонни. - Я ходил прогуляться.
- Вот как? - заинтересовался Марий. - Ну и что нового?
- Ну, в сущности, ничего сверх ожиданий. Все косятся, злобно смотрят вслед, мир вокруг похож на сон курильщика опия. Да, все по-прежнему.
- Это просто замечательно. Значит, мы ничего не пропустили?
- Да. За исключением, разве что, моего знакомства с обворожительной девушкой.
Марий удивленно взглянул на Джонни. Николас изогнул бровь, и даже Нед, казалось, оживился.
- Ну? - Николасу очевидно не терпелось услышать подробности.
- Ну... Она подозрительная. Она сама заговорила со мной. И она очень настойчиво выражала свое желание познакомиться с вами.
Марий с Николасом переглянулись.
- То есть - настойчиво?
- Она спрашивала три раза. И она собирается навестить нас вечером. То есть сейчас. Ну, как?
- Бежать не имеет смысла, - быстро произнес Марий.
- Бежать? Кто предлагал бежать? - удивился Николас. - Она человек, раз Джонни встретил ее днем. И она могла бы достать нас пока мы спали днем, но не стала. Почему же мы должны бежать?
- О, это ты всегда в первую очередь предлагаешь сматываться, - раздраженно отмахнулся Марий.
- Я думаю, она встретит нас внизу. Мы же сейчас уходим? - подал голос Джонни.
- Да. Ну что ж, посмотрим на твою обворожительную девушку.
- Вы непременно будете покорены. Если она не начнет смеяться, конечно.

В трактире на первом этаже по вечерам собиралась почти вся деревня. На грязных досках пола стояли немытые столы. За стойкой сидела уродливая девушка и кокетливо улыбалась какому-то лысому мужчине. Когда они вошли, воцарилась тишина.
Картонные человечки застыли. Хозяина нигде не было видно. Джонни подумал, что он озаботился тем, чтобы к вечеру обзавестись неотложными делами. Остальные посетители смотрели на пришельцев со смесью страха и отчаянной злобы. Девица за стойкой, у которой не хватало одного глаза и передних зубов, продолжала улыбаться лысому мужчине, но теперь ее беззубая улыбка казалась еще более омерзительной. Старик, сидящий за одним из столов звучно сплюнул на пол. Этот звук словно что-то разрушил. Тишина разбилась и упала осколками перешептываний и фырканья.
Марий подошел к одноглазой девице и поинтересовался тем, могут ли они приобрести себе немного еды в дорогу.
- Вам здесь ничего не продадут, - ответила та. Из-за отсутствия передних зубов ее речь была не слишком разборчивой, но она старательно, и как-то гротескно шевелила губами, стремясь к тому, чтобы речь была достаточно внятной.
- В самом деле? - зло улыбнулся Николас.
Нед стоял рядом и смотрел на девушку своими пронзительными глазами. Джонни впервые заметил, какие густые и длинные у него ресницы.
Девушка болезненно поморщилась, но не отвела взгляда от Неда. Он завораживал, он был так неподдельно наивен и чист, что она с трудом держалась. Наконец, она заставила себя оторваться от созерцания Неда, но только для того, чтобы встретиться глазами с Николасом. Девушка вздрогнула и явно подавила желание куда-нибудь сбежать. Джонни с удивлением отметил холод, ярость и злость, исходящие от Николаса.
- Я... - она запнулась, но, собравшись с силами, все же смогла продолжить, - я посмотрю, чем вам можно помочь.

Спустя пятнадцать минут они выходили на улицу с потяжелевшими мешками. Женщина нашла, чем им помочь.
У дверей их встретила уже знакомая Джонни девушка. Она по-прежнему была в легком платье, несмотря на то, что уже начинало холодать. Ее золотистые волосы тускло поблескивали в темноте. И она улыбалась. Да, это была богиня. Да, она была прекрасна. Она казалась снисходительно-мудрой. Хотелось ей поклоняться, внимать ей, слушаться ее, идти за ней. Только за ней.
Джонни широко открыл глаза. Ему казалось, что мир вокруг начинает оплывать, как горячий воск. Он стекает вниз, капля за каплей, ниже и ниже. А она все смотрела, она была добра, она все понимала. И вокруг уже не было ничего, кроме ее притягательных глаз.
Джонни моргнул. Что-то было неправильно. Но последнее время все было неправильно, и он уже давно решил не обращать на это внимания. Потому что, если думать о том, что всего этого не может быть, можно сойти с ума.
"Если я еще не сошел, конечно"
Волны злобы и ненависти, исходящие от Николаса стали более ощутимы. Он испытывал отвращение, невероятное отвращение, глядя на это божественное создание. Ему хотелось придушить девушку немедленно. Как можно скорее.
Нед смотрел с обожанием.
- Мама, - сказал он. - Мама!
И тут Джонни моргнул еще раз. Богиня перестала быть богиней. Николас удерживал рвущегося Неда. Тот уже выпустил когти и был готов разорвать тонкую шею красавицы. Марий не шевелился. Его лицо ничего не выражало.
- Мама! - кричал Нед и скалил зубы.
Девушка отстраненно улыбалась. Она чуть укоризненно качала головой. Она стояла у них на дороге.
- Отойдите, - попросил Джонни. - Мы, пожалуй, пойдем.
- Но я так хотела с вами познакомиться.
- Я думаю, в другой раз, - ответил Джонни.

- Ну и какого черта это было? - спросил Джонни у Мария, когда они уже вышли из деревни.
- О чем это ты?
- Что это за девушка? Что случилось с Недом?
Марий тревожно оглянулся, но два других члена их компании казались достаточно увлеченными друг другом.
- Девушка. Я, на самом деле не знаю, да и не хочу знать. Как ты заметил, она пыталась на нас воздействовать. В сущности, ей это почти удалось.
- Но почему не удалось?
Марий усмехнулся.
- Глупая девочка пыталась внушить нам, что она совершенство. Ей, по большому счету, удалось, но это не привело к желаемому результату.
Джонни поморщился.
- Ты просто скажи, что там с ней не так.
- Мы были согласны, что она совершенство, но нам было на это плевать. Мы не собирались ничего предпринимать, у нее не получилось нами управлять.
- Но Нед... Что случилось с ним?
Марий снова оглянулся.
- Нед... Знаешь, с ним бывает. Он, может, чаще всего и ведет себя как ребенок и не на все обращает внимание, и вообще... Но, знаешь, у него есть свои эквиваленты веселью...
- Марий! - не выдержал Джонни. - Разговаривай нормально!
- Ладно. Я хочу сказать, он веселится по-своему.
- И?
- Я не уверен, но не исключено, что это было что-то... вроде шутки. Знаешь, он иногда совсем как нормальный, но и когда он нормальный он вроде как ненормальный...
- Марий!
- ... когда он ведет себя не как дитя, когда его восприятие почти не искажено, его реакции все равно неадекватны.
- Послушай, Марий, - вкрадчиво начал Джонни, - где ты приобрел подобную манеру выражаться?
- Что-то не так?
- Ты специально надо мной издеваешься или, в самом деле, не замечаешь, когда начинаешь изъясняться этими... - Джонни пошевелил пальцами, подбирая выражение, - ...учеными словами, да. Ну?
Марий рассмеялся.
- Как тебе сказать, Джонни. И то и другое, наверное.
- Из того, что ты сейчас наплел, я понял, что даже когда Нед понимает, что вокруг творится, он по-прежнему остается психом, от которого неизвестно чего ожидать?
- Ну, можно сказать и так. Но ты-то сам, Джонни, где научился понимать эти, как ты говоришь, "ученые слова"?
- О, у Освальда был очень широкий круг знакомств, поверь мне.
- Вот уж не сомневаюсь... - пробормотал Марий.

Они снова шли по полю. Оно казалось бескрайним, оно простиралось во все стороны, заставляя чувствовать себя крошечной точкой на бесконечной плоскости. Джонни казалось, что он завис в бесконечности. Слабый ночной ветер приносил смутный запах свежести, но кроме этого не ощущалось ничего. Можно было подумать, что земля и трава вокруг не пахнут вообще. Можно было подумать, что их нет.
Впереди виднелись смутные очертания какого-то здания. Джонни не мог разглядеть, какого именно. Оно не было большим и даже не выбивалось из общей картины безграничности. Это тоже была лишь небольшая точка в пространстве.
Огромное ночное небо расстилалось над головой. Это небо было гораздо больше лондонского. Джонни даже не подозревал раньше, что может быть так много неба. Он оказалось не потолком, не крошечным кусочком где-то далеко вверху, оно оказалось перевернутым котлом, накрывающим землю, оказавшуюся всего лишь плоской равниной. Лондон подавлял, но своей насыщенностью, обилием деталей, сложностью и запутанностью. А это место подавляло своей пустотой. Джонни чувствовал себя ужасно одиноким, таким слабым и беззащитным перед лицом огромного мира. И в то же время нереально свободным, словно парящим. Парящим в этой пустоте.
Джонни смотрел на тянущееся во все стороны поле, на темные облака над головой, которые неплотно укутывали небо, и на звезды, выглядывающие из этих, словно специально для них оставленных, просветов. Стемнело не так давно, поэтому края неба еще оставались фиолетовыми после заката, и от этого весь воздух казался слегка сиреневым.
- Что-то со мной странное, - сказал Джонни, оборачиваясь к Марию. - Я в последнее время вижу цвет воздуха.
Тот только равнодушно пожал плечами.
- Ты считаешь, ничего серьезного?
Марий чуть более внимательно взглянул на Джонни и снова пожал плечами.

Темное здание постепенно приближалось. Нет, Джонни, конечно, понимал, что на самом деле он вовсе не стоит на месте и не перебирает бессмысленно ногами. Он понимал, что это не земля движется сама по себе, что это не здание самопроизвольно становится ближе, но это он, Джонни, прилагает усилие и идет вперед. Но ощущение чего-то надвигающегося оставалось.
Вблизи здание оказалось заброшенным заводом. И, разумеется, никто понятия не имел, как он оказался в подобном месте. На самом деле, никто и не пытался об этом думать. А Джонни уже не был уверен, существует ли все происходящее в действительности, или только в его воображении.
Но все было таким потрясающе реальным, что он никак не мог убедить себя в нереальности этого места, этих событий. Кроме того, не слишком ли много времени прошло для обыкновенного сна?
- Должно быть, этот завод давно заброшен, - задумчиво проговорил Джонни.
- Не обязательно. Едва ли прошло больше года, - отозвался Марий.
- Как?
- Ты просто всю жизнь прожил в городе. Здания без людей разрушаются очень и очень быстро.
Джонни еще раз взглянул на завод. В заколоченных окнах кое-где не хватало досок, и казалось, что чьи-то глаза настойчиво следят из темноты.
- А ты уверен, что здесь нет людей? - усмехнулся Николас.
- Людей - точно нет.
- Как будто это что-то меняет.
"Какой мрачный слепой дом"- подумал Джонни.
"Войдешь?"
"Нет, я просто посмотрю... Немного. Только взгляну".
Вход. Прямо впереди, но до него еще нужно дойти. Двери не было, только дверной проем, и Джонни казалось, что этот проем надвигается на него, он мог рассмотреть мельчайшие детали, трещинки на кирпичах. С левой стороны он был чуть поврежден, словно через него пытались пронести что-то слишком широкое. И от этого он казался каким-то особенно зловещим, этот перекошенный дверной проем, из-за которого осторожно выглядывала плотная темнота.
- Джонни, ты куда?
- Я... сейчас.
Марий успел схватить его за руку.
- Стой. Что с тобой?
- Я не знаю, но там... мне нужно идти.
- Джонни, тебе нужно успокоиться.
- Нет, я должен... пусти же меня!
Но Марий держал его за руку крепко, действительно крепко. Так, что вырваться было невозможно. Вот только зачем в таком случае Джонни нужны ножи? Несколько быстрых движений и на шее едва успевшего уклониться Мария появилось две перекрестных царапины.
- Черт, он слишком быстрый. Николас!
Джонни успел разглядеть только третью царапину, пересекающую щеку Мария, прежде чем потерял сознание.

- Да он меня едва не убил! Чертов выкормыш этого придурка Освальда! - кричал Марий, расхаживая кругами, вокруг бесчувственного тела Джонни.
- Хм. А мне казалось, ты любил Освальда, - заметил Николас.
- Я его любил, пока он не начал совсем ехать крышей. Потом он стал опасен!
- И ты от него сбежал, - продолжил Николас. - Недди, не отвлекайся, следи за зданием. Тут что-то явно не так.
- Я, черт побери, спасал свою жизнь!
- Спасал жизнь, говоришь. А ты глянь на малыша Джонни. Он же как-то выжил.
- Он просто такой же псих! Я ни того, ни другого до конца не понимаю!
- Ну-ну, - равнодушно отозвался Николас. - Псих у нас Недди, не надо отбирать у него работу.
- О, да! Недди, конечно, псих! И, между прочим, такой же как они! Опасный для окружающих!
- Ты что-то имеешь против? - нахмурился Николас.
- Ничего, пока ты его контролируешь. Но Джонни никто не контролирует! Понимаешь? Или тебе для этого нужно, чтобы он сперва на тебя напал и попытался зарезать?!
- Марий, успокойся. Можешь сам попробовать стать тем человеком, который будет его контролировать, что тебе мешает?

Первым, что Джонни увидел, придя в себя, было недовольное лицо Мария. Джонни отметил нахмуренные брови и свежую царапину на его щеке.
- Пришел в себя? - ворчливо произнес Марий. - Тебя пока подержать или ты уже не будешь кидаться?
Джонни расхохотался.
- Я... пока не буду... - едва проговорил он сквозь смех, - не буду кидаться... пока.
- Чертов псих.
Джонни засмеялся еще громче.
- Вставай, придурок. Ну, рассказывай, что там с тобой случилось?
Джонни чуть посерьезнел, и внимательно взглянул Марию в глаза.
- Не знаю я, что со мной случилось. Вдруг захотелось зайти вовнутрь. Я вот чего не могу понять, так это почему ты меня не пустил.
- Твое поведение показалось мне странным! Да кто в здравом уме полезет в подобное место? Ты в следующий раз предупреждай, перед тем как у тебя опять будет крышу рвать!
- Ну что ты орешь? - поморщился Джонни.
- Что я ору? Что я ору! А что я еще должен делать, когда ты сперва полез черт знает куда, а потом еще и едва меня не прирезал, когда я попытался тебя остановить! Когда я, знаешь ли, жизнь твою спасал!
- Мда... - задумчиво протянул Джонни, отстраненно глядя на Мария. - А ты когда злишься, выражаешься куда как менее куртуазно.
- Ты!
- Тихо, тихо, тихо, - прошептал подошедший Николас, приобнимая Мария за плечи. - Ну что же ты, Джонни, злишь человека? Он же о тебе волновался. А мне его теперь успокаивать.
- Да пошли вы! - крикнул Марий, отпихивая руки Николаса.
- Ну воот. Обидели человека, - равнодушно протянул Николас, глядя вслед уходящему Марию. - Ты куда хоть собрался, а?
- Вы, может быть, и забыли, пока тут отдыхали, но нам нужно скорее уходить!
- Ну, так подождешь глупых нас? Нам только Джонни на ноги поднять и мы будем готовы.
Марий недовольно скривился, но кивнул.
Джонни огляделся. Они снова были посреди поля, завод остался позади.
- Ну да, Джонни, - сказал Николас, проследив за его взглядом. - И тащил тебя сюда Марий. Слышал бы ты, как он при этом ругался.
- О, да я, наверное, много потерял.
- Ты и не представляешь насколько.

Это бесконечное поле никак не хотело заканчиваться. Джонни начал скучать по миру границ и препятствий, скучать по узости и замкнутости, скучать по всему маленькому и конечному.
В поле водились кролики. Неду очень нравились маленькие пушистые зверьки, и Джонни учил его, как на них охотиться. Это было просто необходимо, потому что он успел уже порядком всем надоесть, оплакивая очередного мертвого зверька. У Неда никак не получалось так поймать кролика, чтобы он остался при этом в живых.
- Смотри, Нед, - говорил Джонни, указывая на замершее неподалеку животное. - Это кролик. Если ты не хочешь убивать его сразу, тебе стоит убрать свои когти, ясно?
Нед посмотрел на Джонни своими ярко-голубыми глазами и кивнул.
- Ага. Дальше. Ты должен осторожно к нему подкрасться, так, чтобы кролик ничего не заподозрил. Ну да это у тебя получится.
Нед кивнул еще раз, и Джонни даже показалось, что он почти улыбнулся.
- Ну вот. А потом тебе нужно осторожно, понимаешь, осторожно его схватить. Так?
Нед кивнул.
- То есть ты не должен сломать ему шею или позвоночник, или еще что-нибудь. Кролик должен остаться целым. Ясно?
Теперь Джонни был почти уверен, что Нед усмехнулся.
- Видишь ли, Нед, ты слишком сильно их держишь. А нужно аккуратно. И знаешь еще что, Нед?
Нед широко распахнул глаза и с преувеличенным вниманием посмотрел на Джонни.
- Если ты хочешь как следует поиграть с кроликом, ты не должен делать ему больно.
Нед чуть недоверчиво склонил голову к плечу.
- Я тебе покажу. Смотри внимательно.
Джонни начал осторожно подкрадываться к кролику.
"Я идиот. Я схожу с ума. Я собираюсь поймать кролика, чтобы показать, как с ним нужно правильно играть".
Зверек даже не понял, что произошло, а Джонни уже крепко держал его.
- Вот, смотри. Кролик жив.
Нед скептически посмотрел сперва на Джонни, а потом на кролика.
- А теперь ты можешь с ним играть. Ну я не знаю, что там. Гладить его или еще что-нибудь еще.
Нед покачал головой и протянул руки к кролику. Зверек дернулся, и Нед, стараясь его удержать, сломал ему лапку.
Джонни поморщился. Нед недоуменно вертел в руках отчаянно верещащего и отбивающегося кролика.
- Развлекаетесь? - спросил Николас, подходя к ним.
- Еще как. Ты можешь объяснить ему, что калечить животных вовсе не обязательно.
- О, можешь мне поверить, это бесполезно.
- Что?
- Ему это не интересно.
- Что?
- Согласись, куда веселее, когда жертва страдает и сопротивляется.
- Это не жертва, это кролик!
- Ты так узко мыслишь.
Джонни всмотрелся в лицо Николаса, пытаясь понять, серьезно ли тот говорит. У кролика была сломана уже вторая лапка.
- Ну вас к черту, - сказал Джонни, вставая на ноги, - пойду лучше с Марием поговорю.
Николас рассмеялся.
- Ну конечно, каждому по кролику. Нед своего хотя бы убьет, а ты Мария так и оставишь мучиться. И кто из вас более жесток?
- Иди к черту.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

London Pool

Рассказ "London Pool". По-прежнему стимпанк. Но теперь вместе с мистикой. Первый кусок

Джонни сидел перед зеркалом. Минуту назад потухла последняя свеча, а камин зажигать было лень. Поэтому Джонни сидел в темноте. Можно было, конечно, включить газовый рожок, но за газ надо было платить, а у него уже два дня как не было работы.

Массивное зеркало в вычурной раме досталось Джонни от каких-то дальних родственников по материнской линии. Оно уже давно потускнело и казалось, что в нем клубится какой-то серый туман. Джонни любил рассматривать этот туман, ему казалось, что тот смотрит на него в ответ.

- Нужно найти что-нибудь поесть, не правда ли? - сказал Джонни.
- Да, вот только для этого нужны деньги, - ответил он сам себе.
- Но у меня нет денег, - со вздохом констатировал Джонни.
- Ну так найди, - издевательски посоветовал он сам себе.

На улице шел дождь. Джонни не видел, мешали заколоченные окна, но хорошо представлял, как тяжелые грозовые тучи пытаются задушить Лондон в своих пасмурных объятьях. Хотелось есть. Если бы у Джонни были деньги, он заглянул бы в небольшую забегаловку неподалеку. Или сходил к миссис Мисер, у которой снимал эту комнату, и попросил каких-нибудь продуктов. Но у Джонни уже два дня не было работы, а значит, не было и денег. К тому же скоро вечер, так что надеяться на нормальный заработок до завтрашнего утра бесполезно. Конечно, у Джонни возникали мысли поискать «не нормальную» работу, но это было бы все равно, что признать свою слабость, а для этого было еще слишком рано. Для этого он был еще недостаточно голоден.

- И что, так и будешь тут сидеть? – спросил Джонни не то у самого себя, не то у своего отражения. Впрочем, есть ли разница?
- А что ты предлагаешь?
Тусклый свет, пробивавшийся через щели в забитых ставнях, попадал на зеркало. В практически кромешной темноте комнаты было видно только, как блестят, отражаясь в нем, белки глаз Джонни.
- Все-таки выйти на улицу и проверить свое везение.
- Ладно, - ответил Джонни не то сам себе, не то своему отражению в зеркале.

Возможно, правильнее было бы дождаться утра и попробовать наняться помощником какому-нибудь лавочнику. Или в какую-нибудь харчевню, или что-то вроде, там, мыть посуду, подметать полы. Лучше, конечно, в харчевню, тогда бы он мог перехватить что-нибудь на кухне и сэкономить на еде.
- Да ладно, ты же только попробуешь. Проверишь, не повезет ли случайно. Ты же не будешь специально что-то искать, - попытался успокоить себя Джонни. - Повезет… А что, если ему повезет наткнуться на «плохую» работу? Он не хотел этого. Но Джонни был слишком голоден.


Дождь уже закончился, и люди, робко поглядывая на небо, нерешительно выбирались на улицу из своих временных убежищ. Рабочие, которые что-то копали неподалеку от скобяной лавки, шумно переругивались. Джонни посмотрел на их странные инструменты и слегка передернул плечами. Вместо нормальных лопат те использовали какие-то здоровые металлические махины, соединенные чем-то наподобие шлангов со зловещего вида машиной, которая издавала ужасный шум и тряслась. Кроме того, от нее почему-то шел дым, так что Джонни, как и большинство прохожих, поспешил пройти мимо как можно быстрее.

Тучи снесло неизвестно откуда взявшимся ветром и стало немного светлее. «Что ж, возможно, все еще не так уж и плохо,»- подумал Джонни и отправился по направлению к небольшой забегаловке, вывеска над которой изрядно пострадала от времени и плохой погоды, так что надпись стала совсем неразборчивой. Кажется, там было сказано что-то про рыжего кота, но Джонни был не вполне уверен.
Внутри было темно и грязно, впрочем, как и везде, где он когда-либо бывал. Сегодня Джонни везло – хозяин сразу же согласился его взять. Оказалось, что прежний помощник умудрился в драке сломать руку, и поэтому замена пришлась очень кстати. Но как же Джонни мог забыть, что просто так удачи не бывает. За все надо платить, да, за все.

Он как раз забирал с одного из столиков грязные тарелки, когда почувствовал чей-то настойчивый взгляд. Он обернулся, но успел увидеть только проблеск желтых глаз, как вдруг началась стрельба. Мужчина, сидевший за тем столиком, который Джонни убирал, сполз на пол с пулей ровно в середине лба. Его сосед молниеносно выхватил револьвер и принялся отстреливаться. Джонни застыл на месте, обреченно спрашивая себя, возможно ли вообще все происходящее. Перестрелка днем, при свидетелях, в Лондоне. Это, в конце концов, не какой-нибудь Дикий Запад, это столица Великобритании!
«Кажется, сегодня поесть не удастся,» - печально размышлял Джонни, пробираясь к выходу. На улице он решил не привлекать к себе излишнего внимания и быстро свернул в ближайший узкий переулок.

Дома стояли вплотную друг к другу, верхние этажи тяжело нависали над нижними. Переулок, в который попал Джонни, оканчивался глухой стеной какого-то здания. Пахло сыростью и помоями. Не самое лучшее место даже в яркий солнечный день, а уж в преддверии ночи…

Джонни остановился перед стеной и принялся ее внимательно изучать. На самом деле, в ней не было ничего примечательного, обыкновенная стена старого трехэтажного дома. Но Джонни для чего-то потрогал ее поверхность, осмотрел трещинки и, казалось, даже принюхался. Потом, еще раз окинув ее взглядом, отправился прочь из тупика.

Однако, как он и ожидал от своего везения, было уже слишком поздно. Обладатель золотистых глаз и револьвера шел ему прямо навстречу. Вообще-то Джонни предпочел бы пройти мимо и, несмотря на то, что в узком переулке было не развернуться, все же сделать вид, что ничего не происходит, никто никого не видит, и его вообще тут нет. Но это было бы слишком просто.
Должно быть, именно эта мысль пришла ему в голову, когда он, невозмутимо глядя на незнакомца, сообщил:
- А там тупик.
- Вот как, - усмехнулся мужчина.

В узких проходах между домами, когда верхние этажи мрачно нависают над нижними, не слишком-то хорошее освещение, но это не стало такой уж помехой для Джонни, когда ему вздумалось разглядеть своего собеседника. На самом деле, он никогда не умел определять на глаз возраст людей, так что на этот раз предпочел даже не гадать. Ну, молодой мужчина – и довольно. Из-под его распахнутого плаща виднелась светлая рубашка и черная жилетка довольно приличного качества. Но самым примечательным элементом в его облике был, пожалуй, револьвер, кажется сорок пятого калибра, который просто отлично смотрелся в его руке. Правда, Джонни бы предпочел, чтобы эту замечательную картину наблюдал не он, а кто-нибудь другой. Кто-нибудь, кому бы нравилось, когда его хватают за шкирку и приставляют к виску оружие.

- Послушайте, мистер, я очень хочу есть, а из-за вашей выходки сегодня я лишился заработка. Вы уже решайте скорее, пристрелить меня или отпустить, - произнес Джонни, изворачиваясь, чтобы заглянуть мужчине в лицо.
Тот только снова усмехнулся и практически отволок его обратно к стене дома, перегораживающего выход из тупика.
- Знаете, мистер, за деньги я довольно-таки многое умею, - начал было Джонни, но потом передумал. - Хотя нет, это, скорее всего, вас не интересует.
- А что же меня интересует, на твой взгляд?
- Возможно, вас заинтересуют вон те люди?
Мужчина оглянулся. Грязные стены домов, ветер гоняет обрывки какого-то мусора, словно издалека доносится уличный шум. Где-то вдалеке истошно орет кошка.
- Ты их видишь?
- Они так шумят, их сложно не заметить, - усмехнулся Джонни.
Вокруг собрались темные тени. Они были чуть более плотными в центре, с немного рваными краями. У них не было глаз, но они смотрели, у них не было ртов, но они не переставали что-то тихо шептать. Джонни моргнул, а в следующий момент вокруг стояли люди. Или не вполне люди.
- Ты говоришь, мы шумим, Джонни? – спросил один из них.
- Да, Карлос, вы топаете как солдаты на параде. А ведь вас всего пятеро.
Мужчина оскалил зубы и пристально посмотрел на Джонни, к чьему виску все еще был приставлен револьвер.
- Знаешь, Марий, ты выбрал довольно-таки неудачную жертву.
- Откуда тебе знать? Может быть, как раз слишком удачную? Джонни, мне почему-то кажется, что ты тоже недолюбливаешь этого ублюдка…
Карлос предпочел не дожидаться окончания предложения и выстрелил, целясь в Джонни. «Значит он считает, что я более опасен?»- подумал тот, уворачиваясь, - «Или у него какое-то еще дело к этому Марию? Что у него вообще за имя такое? Больше подходит какому-нибудь монстру». На этой мысли Джонни предпочел остановиться.
- Бежим или убьем их? – прошептал Марий на ухо Джонни.
- Я думаю… кого-то определенно следует убить.
Джонни кинулся на ближайшего мужчину, впечатывая его в стену. Марий чуть рассеянно проследил за смазанным движением и, внезапно опомнившись, принялся отстреливаться от Карлоса. Оказалось, что огнестрельное оружие из всех пятерых было только у него.
Мясо и кровь, клочья и капли летели во все стороны. Когти, ножи, револьверы. Джонни снова потерял себя. Очнулся он, со вкусом раздирая кому-то горло.
«Черт! Пора убираться отсюда,» - подумал Джонни и махнул рукой, привлекая внимание Мария.
- За мной!
С разбегу Джонни попытался было забраться по стене, цепляясь за неровности кончиками пальцев, но где-то на середине соскользнул вниз. Неожиданно он почувствовал, как что-то поднимает его вверх и перебрасывает прямо на крышу.
«Марий? Я все-таки был прав,» - подумал Джонни и даже вздохнул. Вслед за этим он увидел взметнувшиеся полы плаща и почувствовал крепкую хватку чуть повыше локтя.
- Шевелись.
- Да-да, я уже, - пробормотал Джонни, едва поспевая за своим неожиданным союзником.
Перед краем крыши тот внезапно подхватил его на руки и спрыгнул.
- Эй, дальше я могу сам. К тому же, надежней будет разделиться.
- Да, возможно ты прав, - кивнул Марий, ненадолго останавливаясь, чтобы спустить Джонни на землю. – Тогда до встречи?
- Может быть,- улыбнулся тот и, добежав до конца переулка, затерялся в толпе. Марий еще немного помедлил и последовал его примеру.

Джонни сидел на крыше. В небе светила чуть желтоватая луна. Он смотрел на дома, смотрел на то, как из их труб вырывается практически неразличимый на фоне ночного неба дым, много-много дыма. Но это всего лишь камины.
Сейчас ночь, но некоторые заводы все еще работают, они не останавливаются никогда, и черный дым валит и валит из их труб, застилая и без того грязное небо над Лондоном. Джонни задумчиво рассматривал виднеющиеся вдалеке трубы. Они впивались в небо, словно зубы неведомого монстра, нового чудовища, имя которому прогресс. Имя которому наука. Имя которому техника. Монстр, взращенный человеком, прирученный им и обращенный против природы. Обращенный против Бога. И, в конце концов, обращенный против самого человека.
Гнусный монстр с ядовитыми клыками, которые отравляют медленно, доставляя удовольствие на грани мучения, заставляя чувствовать себя всесильным, заставляя чувствовать себя сильнее Создателя, сильнее мира. Он проникает в твои сны, он проникает в твои мысли, он хочет проникнуть в твою душу, но, как правило, не успевает. Люди такие хрупкие существа, они умирают задолго до того, как он подбирается хоть немного ближе к ней.
Джонни смотрел на черные смердящие клыки этого монстра и улыбался. Ему нравилось думать, что гибель этого мира уже близко.

Если повиснуть возле самого края крыши, можно нащупать кончиками пальцев ног небольшое отверстие. Когда ты обопрешься на него хотя бы одной ногой, ты сможешь осторожно опустить одну руку и перехватиться за небольшую, прибитую где-то на уровне пояса деревяшку. А дальше… Дальше тебе следует действовать быстро и, повиснув на одной руке, искать ногами край оконной рамы. Это очень сложно, распластавшись на вертикальной поверхности стены, чуть присесть и перехватиться другой рукой за практически незаметное отверстие, находящееся где-то под животом. Но если ты как следует будешь за него держаться, дальнейший путь не составит труда. Просто спуститься в чердачное окно и проследить за тем, чтобы ничего не опрокинуть. На чердаке у миссис Мисер хранятся разваливающиеся бесполезные вещи, оставшиеся от прежних постояльцев, подаренные друзьями или родственниками.
Потом тебе нужно только бесшумно спуститься по страшно скрипучей лестнице и можно считать дело сделанным. Вот здесь, в небольшой каморке и находится цель твоего путешествия. Твой дом.

Джонни сидел перед зеркалом. На этот раз он все же зажег камин и теперь смотрел на красноватые отблески на мутной зеркальной поверхности. Туман неторопливо клубился, внимательно рассматривая Джонни.
- Ты так и не поел, - сказал он сам себе.
- Зато кого-то убил.
- Прекрати! – прошептал Джонни, вскакивая со стула и отходя в другой конец комнаты.
- Я не хотел… не хотел убивать.
- Нет, дорогой, ты хотел.
- Нет!
- Признай, тебе это нравится.
- Нет!
- Признай, это так приятно, когда чья-то плоть раскрывается под твоими ножами. Так приятно, когда чья-то кровь стекает по твоему лицу. Она пахнет теплом и смертью.
- Нет, нет, нет! Прекрати! Это не правда! – он метался их угла в угол своей маленькой каморки и быстро сжимал и разжимал свои длинные тонкие пальцы.
- Джонни, Джонни, сложно быть воспитанным убийцей и не перенять у него хоть что-то.
- Нет, ты ничего не знаешь!
- Кто ничего не знает? Я? Джонни, но ведь я – это ты, забыл?
- Да, - прошептал он, вновь подходя к зеркалу, - да, я – это я. И хватит об этом.
Он неуверенно протянул дрожащие пальцы к его ледяной поверхности и слегка ее погладил.
- Я это я, - проговорил он.
Следовало ложиться спать, завтра с самого раннего утра нужно отправляться искать работу.

Во сне Джонни видел Освальда. Было утро, он разбирал и чистил свой любимый револьвер, напевая песенку про трех сумасшедших сестричек:

- Сестренка одна не любила воды.
Вторая боялась открытых дверей.
У третьей настойчивый страх темноты,
И каждый фонарь разговаривал с ней.

Джонни сидел на стуле, подобрав под себя одну ногу, и следил за его работой.
- Пойду-ка я схожу за виски, а ты, малыш, последи за револьвером, чтоб не убежал.
Когда Освальд ушел, Джонни осторожно присел на корточки перед оружием и принялся внимательно его разглядывать. Почему-то ему казалось, что оно чем-то недовольно.
- Что такое? – спросил Джонни.
В ответ на его слова, револьвер немного изогнул ствол. Потом у его основания появилось небольшое утолщение, как будто бы что-то большое и круглое растягивало его изнутри и продвигалось по направлению к дулу, а это очень пугало Джонни. Наконец, это что-то подобралось вплотную к отверстию, и Джонни испугался, что револьвер сейчас не выдержит и лопнет, но этого не случилось. Из ствола с громким чавкающим звуком появилась огромная многоножка, свернувшаяся в клубок. Она выкатилась на стол, резко распрямилась и принялась изучать Джонни, нервно перебирая передними лапками. Тот немедленно отшатнулся, зажимая себе рот, чтобы не закричать, как вдруг почувствовал руку на своем плече.
- Возьми ее, - сказал Освальд, - корми ее только бараньей печенью первые три недели, а потом она вырастет и станет отличной пушкой, Джонни. Ну же, давай, - и подтолкнул его ближе к многоножке.
Джонни неуверенно протянул к ней руку, но заметил непонятно откуда взявшиеся челюсти и испуганно ее отдернул.
- Ничего, это только сначала немного страшно, - утешающее погладил его по голове Освальд, - потом ты привыкнешь. Да и кусается она почти не больно.
Многоножка, сверкая на солнце своим плотным хитиновым покровом, чуть приподнялась на хвосте и принялась размахивать передними лапками, и щелкать жвалами, которые почему-то издавали резкий металлический звук. Потом она стала чуть больше и резко бросилась прямо в лицо Джонни.
Проснулся он, по старой детской привычке зажимая себе рот рукой. Он еще долго разглядывал свои дрожащие пальцы и пытался успокоиться. Потом он начал одеваться.

Для этого Джонни пришлось зажечь свечу. У него, конечно, была в комнате старая лампа, но масло в ней уже давно закончилось. Надевая серую рубаху, уже порванную на левом локте, он задумчиво смотрелся в зеркало. Когда-то не так давно у Джонни была даже жилетка, но ее пришлось выбросить, после одной из схваток с Карлосом, когда она так пропиталась кровью, что Джонни не захотел даже пытаться ее отстирать.
Карлос уже не был человеком, поэтому Джонни надеялся сберечь свою последнюю рубашку, не выходя на улицу после захода солнца. Днем же его одежда была в безопасности, если, конечно, обращаться с ней достаточно аккуратно.
Карлос был из тех, кого называют Цветами Улиц, и считал себя в некотором роде преемником Освальда. Этот факт больше всего бесил Джонни, потому что на самом деле его приемный отец всегда терпеть не мог этого бездарного выскочку. Конечно, можно было оспорить права Карлоса и самому занять его место, но Джонни уже давно решил, что он будет простым горожанином, чего бы это ему не стоило.
- Ну конечно, - горько усмехнулся он собственному отражению, - и поэтому ты теперь убиваешь бесплатно, хотя и мог бы получать за это отличные деньги. Подумать только, сколько желающих увидеть Карлоса мертвым. Достаточно только взять у кого-нибудь из них деньги и, наконец, сделать то, чего так давно хотелось.

Вода в тазике для умывания была отвратительно холодной. От нее ломило суставы, Джонни казалось, что, если он постучит пальцами по стене, кончики разлетятся маленькими ледяными осколками. А потом будут таять и превратятся в маленькие красные кровавые лужицы.
Но Освальд всегда говорил, что день необходимо начинать с умывания и никак иначе. Джонни безоговорочно верил ему, пока тот был жив, и не собирался что-то менять после того, как он умер.

Толстый лавочник, которого Джонни все же смог уговорить нанять его для уборки, оказался на редкость понимающим человеком. Он даже дал ему кусок плотного, тяжелого, чуть солоноватого хлеба, перекусить перед работой. Джонни сидел на каком-то ящике и жевал его, вцепившись обеими руками.

Работать было не сложно, тем более что лавочник не повышал голос и не пытался его бить. Вообще, этот толстый неуклюжий человек нравился Джонни, и он даже позволил себе представить, что было б, если бы тот оказался каким-нибудь его родственником, например, дядюшкой. Они бы жили вместе. Лавочник бы вставал каждый день очень рано и шел открывать свою лавку, а Джонни ему помогал. Изо дня в день, глядя на облака, глядя на тучи, глядя на звезды. Джонни пытался представить, каково это, когда каждый твой день похож на предыдущий. Он не думал бы о том, как не порвать последнюю рубашку и чем бы заплатить миссис Мисер, не умолял незнакомых людей дать ему работу. Не было бы этих безумных и практически безрезультатных стычек с Карлосом. И уж конечно, не было бы зеркала. «Ужасно,» - подумал Джонни. А что, если бы не было так же и того единственного, чем он дорожил в этой жизни – его воспоминаний об Освальде? «Нет-нет-нет, - подумал Джонни. – Никогда такого не будет».

Время уже перевалило далеко за полдень, когда колокольчики над входной дверью тонко зазвенели, возвещая о приходе еще одного посетителя. Им оказался невысокий мужчина, довольно состоятельный на вид. Джонни посмотрел на его пухлые губы, отвратительно гармонирующие с острым коротким носом, и отвернулся. Он знал этот тип людей: если не обращать на них внимания, все еще может обойтись, но если они заметят, что ты на них смотришь, придется выслушивать или упреки, или просьбы, или еще что-нибудь.

Но, судя по всему, было уже поздно.
- Мальчик, - позвал мужчина.
Лавочник слегка нахмурился и вопросительно посмотрел на Джонни.
- Слушаю, мистер.
Джонни не стал подходить, просто повернул голову.
- Послушай, мальчик, я видел тебя вчера. Ты искал работу. Тебе не хватает денег?
Лавочник нахмурился еще больше и сделал крохотный шажок в направлении посетителя. Джонни отметил это движение и решил, что не ошибался, хорошо думая об этом человеке.
- Почему вы спрашиваете, мистер?
- Знаешь, у меня много денег, мальчик. Ты столько в жизни не видел. Тебе никогда не заработать столько здесь. А я куплю тебе все, что захочешь, если ты пойдешь со мной.
Лавочник сделал еще один, теперь гораздо менее уверенный шажок в направлении мужчины. Джонни смотрел на посетителя пустыми глазами и вспоминал, сколько денег они с Освальдом получили, когда угробили одного уже практически легендарного монстра, окончательно съехавшего с катушек. Тот убил трех дочерей заказчика. Убил и изнасиловал трех его дочерей, старшей было семнадцать. Младшей восемь. Джонни видел тело. Она была маленькой девчушкой со светлыми кудряшками. Скорее всего, очень славной и веселой. Ну, до того, как превратилась в практически бесформенный кусок мяса. Им с Освальдом тогда потребовалось около трех дней, чтобы выследить монстра, и еще два, чтобы убить. Говорили, что восьмилетнюю девочку он замучил последней, после того, как расправился с двумя ее сестрами. Освальд тогда дал Джонни выстрелить первым. Тот сделал целых два выстрела, в оба глаза. Ему было тогда десять лет. Кто-то бы мог обвинить Освальда в том, что тот безнадежно губит психику ребенка, но только не Джонни. Возможно, именно эти воспоминания помогли ему удержаться в реальности после смерти Освальда. Да и он не очень-то представлял, куда уж дальше можно загубить психику ребенка, который в пять лет оказался свидетелем гибели своих родителей от рук такого же взбесившегося монстра. Он и сам погиб бы, если б не Освальд. Он был тем, кто пристрелил того монстра, он был тем, кто спас Джонни жизнь. Он был тем, кто вырастил и воспитал Джонни. Кто заботился о нем. Кто учил его. Он был тем, кого Джонни любил.
Когда Джонни, наконец, снова обратил внимание на посетителя, он обнаружил, что тот пятясь выходит из лавки, глядя на него испуганными глазами.
- Эй, ты в порядке, парень? – неуверенно спросил лавочник, тоже чуть отодвигаясь от Джонни.
Тот моргнул и приветливо улыбнулся:
- Да, спасибо вам, мистер.

Получив деньги после закрытия лавки, Джонни отправился в таверну, чтобы поесть. Уже на выходе из нее, он столкнулся с Марием.
- А вот и ты, Джонни, - с какой-то мрачноватой улыбкой поздоровался тот. - Пошли, нужно поговорить.
Джонни равнодушно пожал плечами и пошел за Марием.

Дома так теснились, казалось, они пытаются забраться друг на друга. Пахло, как и везде, помоями. Снова было такое ощущение, что шум оживленных улиц доносится сюда как из другого мира. А здесь царство тишины и легких шорохов. Джонни посмотрел на небо. Оно темнело, значит, скоро вечер, значит…
Закоулок, в который завел его Марий, ничем не отличался от тысячи подобных закоулков, разбросанных по всему Лондону. Кто-то о них не подозревает, кто-то их не замечает, кто-то их избегает. Марий предпочитал в подобных местах разговаривать. «Что ж, послушаем,» - подумал Джонни.

- Джонни, ты давно знаком с Карлосом?
- Плохое начало беседы. Я же не спрашиваю, почему он пытается тебя убить.
Марий чуть озадаченно посмотрел на Джонни и улыбнулся.
- Хорошо, малыш. Тогда послушай, что я тебе сейчас скажу. Придется начать издалека…
Джонни слегка вздрогнул. «Малыш,» - так его называл Освальд. Он говорил так, и трепал Джонни по голове своей теплой крепкой ладонью. А Марий продолжал что-то взахлеб рассказывать:
-… и это почувствовали многие. Мы не знаем, что делать. Может быть, бежать, скрыться или что-то еще.
- Марий… прости, но… бежать от чего?
- Ты не слушал, - чуть укоризненно произнес Марий. - Я не могу сказать, от чего именно, Джонни, я не знаю. Никто не знает. Но мы чувствуем, что оно надвигается, и мы чувствуем, что оно погибельно.
«Погибельно? Какая глупость. Оно? Что за бред?» - лениво пронеслось у Джонни в голове и он спросил:
- То есть, ты хочешь сказать, что Нечто хочет нас всех убить?
Марий испуганно отступил на шаг, его глаза ели каждый миллиметр лица Джонни. Возможно, у него даже дрожали руки. Страх, страх – вот что было в каждой детали его облика. Страх, мягко перетекающий в ужас, в панику. Ох, монстры умеют бояться? Ну еще бы. Терпкий и такой плотный, такой ощутимый запах страха наполнял ноздри Джонни. А ведь лицо Мария уже вновь застыло в каменной гримасе, но запах не уходил.
- Ты что-то знаешь?
- Да нет, просто так сказал, - Джонни было не по себе от подобной реакции.
- Ты что-то знаешь!
- Тихо, Марий, спокойно. Слушай, я ничего не знаю, я впервые слышу о чем-то подобном, но мне известно, у кого можно спросить. Понимаешь? У меня есть знакомая предсказательница, Мария. Давай сходим к ней, ты задашь все вопросы и послушаешь, что она скажет. Хорошо?
- Ладно. Предсказательница? Это может быть полезно.
Джонни оставалось только завидовать той скорости, с которой Марий взял себя в руки.

Мария жила почти в такой же комнате, как и Джонни. То есть в маленькой темной каморке. Когда они постучали, на пороге показалась предсказательница - худая женщина с изможденным, но все же красивым лицом. Вяло улыбнувшись Джонни, она предложила гостям войти.
Темная захламленная комнатка, в центре которой было постелено одеяло, словно дополняла облик Марии, ее спутанные волосы, ее платье с оторванным рукавом, даже ее босые ноги. Предсказательница плавно опустилась на одеяло и кивком предложила гостям присоединиться.
Джонни сел, поджав под себя ноги, между двух внушительных заплат, резко выделяющихся на ткани. Он бы предпочел устроиться повыше, где не так ощущался сквозняк, но предсказания почему-то зачастую включали в себя именно сидение на полу. По крайней мере, предсказания Марии.
Некоторое время они просидели в тишине. Джонни не мог удержаться от воспоминаний о своих прошлых посещениях предсказательницы вместе с Освальдом. Казалось, с того времени Мария совершенно не изменилась, разве что раньше платье было немного иного оттенка, да, возможно, был оторван другой рукав. Она по-прежнему ходила босиком, ей совершенно не мешал ледяной пол. Ее спутанные волосы по-прежнему торчали во все стороны. И уж что точно не изменилось, так это выражение ее лица, отрешенное и одновременно предельно сосредоточенное. Казалось, ее глаза сфокусированы на чем-то, что находится за пределами этого мира. Не хватало только Освальда, с легкой улыбкой наблюдающего за Джонни. Со дня его смерти прошел почти год, но разве можно было привыкнуть? Разве можно было смириться с тем, что он никогда больше не будет сидеть по утрам за столом и чистить свой ненаглядный револьвер? Разве можно было забыть его добродушные шутки и мягкую улыбку?

В дальнем углу комнаты послышалось шуршание, которое сменилось топаньем маленьких ножек по дощатому полу. Джонни подумал, что в последнее время крыс в Лондоне стало больше. Он огляделся по сторонам. На столике горела масляная лампа и давала довольно-таки неплохое освещение, по крайней мере, в сравнении с тем, к которому Джонни привык. Марий неподвижно сидел рядом, казалось, он смог заставить свою кожу превратиться в камень или еще что-то такое, и напоминал скорее предмет обстановки, чем живое существо.
Топот затих. Возможно, крыса скрылась в какой-то только ей известной щели, решив, что в этой комнате нет ничего интересного.
Наконец, Мария заговорила:
- Зачем вы пришли?
Джонни чуть слышно вздохнул и ответил:
- За советом.
- Возможно, ты тоже почувствовала что-то, не так ли, предсказательница? Что-то надвигающееся… - задумчиво проговорил Марий.
- Что-то ужасное… - подхватила та.
- И Оно все ближе.
- Да.
- Может ли это быть концом?
- Нет, - прошептала предсказательница, - еще рано. Это погубит не всех.
Джонни наконец заинтересовался происходящим:
- А только избранных?
- Да, только тех, кто чувствует… Они должны бежать, или им не спастись. Они и будут бежать, они не могут иначе, но не все успеют скрыться.
Джонни задумчиво покачал головой и сказал:
- Я ничего не чувствую.
- О, ты еще почувствуешь, Джонни. И даже увидишь.
- Но почему?
- Невозможно жить с монстрами и оставаться до конца человеком.
Джонни почувствовал, что ему сложно дышать:
- Но я же не…?
- Нет, - успокоила его предсказательница, - но те техники, которым обучал воспитавший тебя, обострили твои чувства. Люди могут быть не слабее монстров, ты это знаешь.
- Да… не слабее, - рассеяно повторил Джонни, вспоминая Освальда. Тот был действительно профессионалом своего дела. Настоящим мастером, кроме того, убийство было у него в крови. На самом деле, не так уж важно, монстр ты или человек. Оба могут быть действительно ужасными.
- Я дам тебе предсказание, Джонни, потому что должна, и в память о том, кто воспитал тебя.
Мария прикрыла глаза, и некоторое время сидела в тишине, держа руку Джонни.
- Ты… - тихо начала она, - ты танцующий для него, танцующий в пустоту. Над вечной дорогой застыло мрачное марево лет. Она уводит на небо, она уводит под землю, она уводит в море. Она ведет в пустоту. Вечная дорога ведет к цели, но не приводит к ней. Цель недостижима, она дальше самой далекой звезды. Нет конца жизни, нет конца дороге. И под гнетом веков не сдается она, все стремится вдаль и вдаль, словно для нее нет времени. Но оно есть, хоть и не имеет значения, оно меркнет, рассыпается на сухие съежившиеся клочья в сравнении с Вечностью и Пустотой.

«Очередное невнятное предсказание,- подумал Джонни. - И почему они должны быть туманными до бессмысленности?»
Мария открыла глаза и отпустила его руку.
- Вы должны уходить, бежать. Я тоже уйду, но позже. Или я выберу смерть.
- Куда?
- Прочь. Сначала вам достаточно просто убегать от Этого, но потом вы можете найти тихое место, чтобы отдохнуть. Ваша дорога будет вести к этому месту, но его все равно придется искать.
«Ничего не понимаю,»- в очередной раз сказал себе Джонни и взглянул на Мария. Тот сидел и внимательно слушал предсказательницу.
- Но мы найдем это место?
- Это зависит от вас. Вы либо найдет его, либо умрете в постоянном бегстве. Мне больше нечего вам сказать.
- Спасибо, предсказательница, - произнес Марий, вставая, - я надеюсь, ты тоже успеешь найти это место.
- Благодарю. И передай своему товарищу, что болезнь, лекарство от которой он ищет, неизлечима.
Джонни посмотрел на замершего Мария.
- Ты говоришь про Николаса?
- Да, он не сможет вылечить своего друга. Ему лучше привыкать к этой мысли, и он сможет сделать правильный выбор, когда придет время.
Когда они вышли на улицу, Джонни все-таки спросил:
- Николас?
- Ты увидишь их. Мы будем уходить все вместе. Пойдем, тебе нужно собрать вещи.

Единственной действительно ценной для Джонни вещью было старинное зеркало, но его-то как раз с собой было не взять, о чем он и сказал Марию. Ну, и еще, конечно, револьвер Освальда. Других вещей приемного отца у Джонни не осталось.

Пока он доставал револьвер из тайника под кроватью, Марий внимательно изучал зеркало.
- Ну вот и все, - сказал Джонни, вздохнув. – Одежды у меня другой больше нет, и вообще вещей, кроме ножей, но они всегда со мной.
Марий обернулся и спросил, кивая на коробочку в руках у Джонни:
- Что это?
- Оружие моего отца.
- Позволишь взглянуть?
Джонни пожал плечами и передал револьвер Марию. Тот осторожно открыл коробочку и неожиданно шумно вздохнул, рассмотрев ее содержимое.
- Я уже видел его раньше у одного убийцы. Откуда он у тебя?
- Я же говорю, это револьвер Освальда, моего отца.
- Отца?
Джонни посмотрел на дикое выражение лица Мария и поправил себя:
- Ну, приемного отца. Того, кто вырастил меня.
- Тебя воспитывал Освальд, - проговорил Марий с каким-то благоговейным ужасом. – Но ты выглядишь нормальным.
- Не понимаю, что тебя так удивляет, - пожал плечами Джонни.
- Освальд был безумным, совершенно безжалостным убийцей. Это самый страшный человек, которого я встречал.
Джонни промолчал. Все это было правдой, но для него Освальд был прежде всего отцом, тем, кто его вырастил, тем, кого он любил. И даже если все остальные видели его чудовищем, Джонни это было безразлично.
- Теперь нужно куда-то деть зеркало, - сказал он.
- Оставишь хозяйке комнаты?
- Миссис Мисер? Нет, хотя у нее на чердаке достаточно надежное место. Возможно, оно могло бы пролежать там до тех пор, пока мы не вернемся. Если мы, конечно, когда-нибудь еще сюда вернемся.
- Тогда куда ты его денешь?
- Посмотрим, - сказал Джонни, поудобнее пристраивая зеркало подмышкой.- Теперь идем к этим твоим друзьям?
Марий смерил его скептическим взглядом и кивнул.

Когда они шли по городу, Джонни внимательно смотрел по сторонам и старался запомнить все детали Лондона. Грязные улицы, мрачные, спешащие по своим делам прохожие, пыльные лавочные вывески, оборванные нищие. Когда они проходили мимо какой-то лавки, Джонни неожиданно остановился. Потом подошел к какому-то парню и протянул ему зеркало со словами:
- Позаботишься о нем, ладно? Оно мне очень дорого.
Марий удивленно посмотрел на незнакомого парнишку, удивленно хлопающего ресницами и разглядывающего зеркало.
«Я бы ни за что не доверил подобному типу что-то ценное,»- подумал он, оглядывая болезненно худого юношу. У него были огромные беззащитные глаза, которые казались еще больше и беспомощней из-за широкого шарфа, обмотанного вокруг его шеи.
- А.. – произнес парень, - это надолго?
- Не знаю, - ответил Джонни, - возможно, навсегда.
- Хорошо, - серьезно кивнул юноша.
Джонни слегка улыбнулся и зашагал дальше.
- Ты с ним знаком? – спросил Марий, догоняя его.
- Впервые вижу.
« Ну, могло бы быть и хуже, если вспомнить, кто его приемный отец,» - подумал мужчина и чуть опередил Джонни, чтобы показывать дорогу.

Подойдя к какому-то практически развалившемуся бараку, Марий остановился.
- Ох, ты хочешь сказать, мы пришли?
- Карлосу, да и вообще никому бы не пришло в голову искать нас здесь, не так ли?
- Конечно, - неуверенно произнес Джонни, - но тебе не кажется, что это все-таки перебор?
Ветхое здание было готово вот-вот развалиться. Старые, почерневшие от времени доски не вызывали у Джонни никакого доверия. Окна были заколочены только на нижних этажах, что означало, что верхние совершенно непригодны для проживания. Джонни поежился, разглядывая пустые проемы, в которых свободно гулял ветер.

Внутри здание выглядело ничуть не лучше. Голые стены выглядели удручающе, а на полу скрипела, казалось, каждая доска.
«Ну, здесь вполне мог быть и земляной пол, так что тебе не на что жаловаться,» - сказал себе Джонни и уже спокойнее последовал за Марием вглубь дома.

Наконец, они вошли в комнату, которая довольно-таки отличалась от всех остальных. По крайней мере, в ней была хоть какая-то мебель. Пусть даже и разваливающийся стол, из-за отсутствия двух ножек опирающийся на какой-то ящик.
Джонни инстинктивно выхватил ножи и успел отразить удар когтями, направленный в живот. В свою очередь он попытался поразить своего противника в горло, но не успел и едва блокировал удар из-за спины.
«Чертовски быстро,» - подумал он, прижимаясь уязвимым тылом к стене.
- Стоять! – крикнул Марий. – Нед, хватит! Николас, останови его.
Джонни моргнул и увидел еще одного человека в середине комнаты. Его предыдущий противник был где-то слева, но его пока не было видно.
- Это же так интересно. Он выжил после атаки Недди, не все так могут.
- Николас, он пойдет с нами, я за него ручался, черт побери!
- Ну разве тебе не интересно, чем все закончится? – лениво полюбопытствовал тот.
Судя по разъяренному виду Мария, ему было более чем неинтересно. Николас пожал плечами и приказал:
- Недди, отставить. Иди сюда.
Джонни напряженным взглядом проследил за тем, как его бывший противник подходит к Николасу и садится у его ног.
- Ну, как сходили, что нового? – все тем же ленивым голосом спросил мужчина.
- Мы были у гадалки, - чуть ворчливо ответил Марий, однако заметно расслабляясь.
- И?
- Она сказала, нужно бежать.
- Какая новость, - иронично произнес Николас.
- А еще она сказала, что ты не сможешь вылечить Неда. Так ты все-таки пытался.
- Откуда ты знаешь? Ты у нее спрашивал? Зачем?
- Я ничего у нее не спрашивал, она сама мне это сказала, когда мы уже собирались уходить. Я понятия не имел, что ты ищешь лекарство. Я думал, тебя и так все вполне устраивает.
- Замолчи, пожалуйста! – тихо, но очень агрессивно попросил Николас, яростно глядя на Мария. Тот пожал плечами и повернулся к Джонни.
- Ну, как ты понял, это Николас с Недом. Те самые ребята, с которыми нам предстоит бежать.
Тот кивнул.
- А это Джонни, я вам про него рассказывал.
- Ну да, ну да. Та самая неудачная жертва, знакомый Карлоса, – зло прищурился Николас.
- Я уже говорил тебе, что верю этому парню. Я сам видел, как Карлос стрелял в него.
- Отчего же он тогда не мертв?
Марий усмехнулся.
- Отчего? Я могу сказать тебе отчего. Было бы странно, если бы воспитанник Освальда встретился с пулей Карлоса, ты не находишь?
Николас пораженно посмотрел на Джонни и повторил:
- Воспитанник Освальда? Черт, теперь я тебе верю. Эй, Недди, держись от него подальше, он должен быть еще большим психом, чем ты.
Нед приподнял голову и посмотрел на Джонни. Его поразительные ярко-голубые глаза широко распахнулись, заставляя его выглядеть так наивно и по-детски, что пробирало до костей. Особенно если вспомнить, что за несколько минут до этого такое невинное создание едва не вырвало вашу печень. Спустя пару секунд Нед потерял к новому знакомому всякий интерес и уставился пустыми глазами на стену.
Джонни подавил желание передернуть плечами и подумал, что ему едва ли удастся стать «большим психом», чем Нед.
- Когда мы выходим? Или ты встретил еще несколько славных парней и теперь хочешь и их взять с собой, а, Марий?
- Если тебе так не терпится, Николас, можем выйти прямо сейчас.
- Мы пойдем пешком? – поинтересовался Джонни.
- У тебя есть деньги на поезд?
- По-моему, это глупо, убегать от этого чего-то ужасного пешком, когда можно за гораздо меньшее время оказаться гораздо дальше. Я могу достать деньги на проезд. Мы все можем.
- Значит, ты еще не чувствуешь, да? – задумчиво спросил Николас.
- Нет. И я понятия не имею, что изменится, когда я начну.
- Изменится, поверь мне. Почему же ты идешь с нами, раз ничего не чувствуешь?
- Мария сказала, что я почувствую. Предсказательница.
- Ах, предсказательница… Ну, тогда этому можно верить. Но знаешь, Джонни, ты не поймешь, пока сам не ощутишь. А пока что тебе остается только верить нам.
Джонни слегка поджал губы и сердито подумал, что так они теперь ему много чего расскажут.
- Значит, выходим? – уточнил он.

Джонни слегка поджал губы и сердито подумал, что так они теперь ему много чего расскажут.
- Значит, выходим? – уточнил он.
Николас только насмешливо улыбнулся и бросил Джонни один из приготовленных мешков с провиантом.
- Понесешь этот.

Уже стемнело, а это значило, что вероятность того, что Джонни лишится последней рубашки была чрезвычайно велика. Какое-то время они шли без происшествий, только Нед иногда застывал, глядя куда-нибудь в пустоту или на свои пальцы, и Николасу приходилось брать его за руку и вести. Когда Джонни уже почти успокоился и решил, что их процессия осталась незамеченной, знакомый тихий шепот привлек его внимание. Да, Карлосу и его команде никогда не удавалось как следует заставить свои тени молчать. Джонни напрягся и посмотрел своих спутников, похоже, пока что преследование заметил только он.
- Позади Карлос.
- Что? – переспросил Николас. – Недди, проверь.
- Да, я их слышу, - ответил Нед, не отрывая бессмысленного взгляда от своих рук. – Уже около трех минут.
- Почему же не сказал? – сердито спросил Марий.
- Я никогда не говорю сразу. Вдруг они еще оторвутся.
- Нет, - сказал Джонни, - они уже не оторвутся. Слышишь, их тени перешептываются на более высокой ноте, чем раньше.
- Да, точно – чуть удивленно ответил Нед, - а ты неплох. Эти двое заметили бы преследование, только если бы на них наступили.
- Можно подумать, можно подумать… - недовольно проворчал Николас, отворачиваясь.
- Ладно, думаю, можно дать им себя окружить, как вы считаете? – спросил Марий.
Нед никак не прореагировал на вопрос, Николас просто кивнул, а Джонни решил сразу предупредить, чтобы потом не было споров:
- Карлос мой.
Разумеется, никто не возражал.

Шепот теней стал едва ли не оглушающим. Джонни внимательно наблюдал за тем, как воздух постепенно уплотняется, надеясь не пропустить тот момент, когда из него появятся фигуры преследователей. Он знал, что, скорее всего, опять не сможет разглядеть их переход из теней в тяжелый реальный мир, но все равно не собирался терять надежду.
Тени темнели, пульсировали, но все равно по-прежнему оставались тенями. Джонни все же не выдержал и моргнул, а когда открыл глаза, вокруг уже были люди. Казалось, его руки схватили ножи еще до того, как он осознал, что видит, – для убийства глаза не обязательны. Где-то слева исчез из поля чувств Нед, становясь практически невидимым для врагов. Марий с Николасом еще не успели достать оружие, а тот уже убил двоих. В этот раз Карлос привел гораздо больше пяти человек. В этот раз он хорошо подготовился.

Джонни медленно вздохнул, отпуская свое тело, пряча глаза своей морали как можно глубже, так чтобы ничто не останавливало его на пути к цели. Ветер всегда овевает его, когда он сражается, ветер гонит пыль, ветер бьет его по лицу, заставляет прикрыть глаза еще больше и забыть обо всем. Такой холодный, такой настойчивый и такой неожиданно-успокаивающий ветер шепчет Джонни на ухо: «все будет хорошо, все будут мертвы, и мы будем гладить их кости, их гладкие белые кости».

Когда Джонни пришел в себя, он увидел искромсанное тело Карлоса у своих ног и окружающих, с ужасом смотрящих на него. Все вокруг казалось каким-то серым и виделось, словно сквозь дым. Но у этого дыма не было ни запаха, ни вкуса, этот дым не щипал глаза и не забивал легкие. Джонни повернулся в другую сторону и увидел. Мутное белесое пятно расплывалось на горизонте, четко выделяясь на фоне ночного неба. Это не было солнцем, это не было луной, оно было живым. Таким же живым как сам Джонни, как Марий, как Нед и Николас. Таким же живым, как и Карлос несколько минут назад. Джонни чувствовал биение огромного призрачного сердца, скрывающегося где-то за этой белой пеленой. Пятно чуть светилось по краям и казалось немного темнее у центра. Джонни знал это оттого, что там скрывается сердце, отсчитывающее мерные удары, бьющееся о стенки черепа Джонни.
- Оно уже скоро будет здесь! – закричал Марий.
Николас подхватил рычащего Неда на руки и скомандовал:
- Бежим!
И тогда они побежали. Откуда-то появились бесчисленные призрачные пальцы, которые силились их схватить, но вместо этого ловили или пустоту или их неосторожных преследователей. Поймав кого-либо, пальцы излучали почти физически ощутимое довольство и начинали мять свою добычу, подбрасывать и снова ловить, словно огромный ребенок, получивший в руки слишком хрупкие, но невероятно забавные игрушки.
- Почему, - задыхаясь, на бегу выдохнул Джонни, - почему они убивают их?
- Они тоже их видят, - ответил Николас, - но не все. Присмотрись внимательнее.
- Некогда тут присматриваться, - оборвал их Марий, но Джонни все равно обернулся и взглянул на своих преследователей.
И в самом деле, несколько человек с непонимающим, но крайне испуганным видом наблюдали, как их товарищей рвет на части что-то невидимое. Призрачные пальцы проходили сквозь них, не замечая, не причиняя вреда.
«Интересно»- подумал Джонни, - «получается, они невредимы потому что не видят Это. Получается, то, чего для тебя не существует, не может навредить тебе?». Джонни коротко рассмеялся, но тут же сбился с дыхания и сурово одернул себя: «твое дело бежать, а не делать нелепые выводы!»

Они все бежали и бежали, проносясь мимо домов, на которых висели клочья какого-то непонятного тумана, мимо горящих окон, мимо темных окон, мимо заколоченных окон. Джонни казалось, что с каждым шагом они все сильнее проваливаются во что-то мягкое, все глубже уходя в серый дым.
- Все, - произнес Николас, останавливаясь и тяжело опуская Неда на землю, - кажется, оторвались.
- Не понимаю. Оно же такое огромное, занимает едва ли не полгоризонта, как мы могли успеть? – спросил Джонни.
- Кто знает. Может быть, дело в дыме. Когда мы убегаем, он начинает сгущаться, и тогда оно куда-то отступает. Может быть, оно нас не видит?
«Ха, тогда получается то, что нас не видит, не может нам навредить. Вот это более вероятно!» – подумал Джонни, мрачно улыбаясь.

Джонни шел по беспредельному полю болезненно-желтых лютиков. Он медленно брел, рассматривая маленькие цветы под своими ногами. Лютики были повсюду, они даже затмевали ядовито-зеленую траву по яркости. А где-то высоко над головой терялось пронзительно-синее небо. У Джонни кружилась голова от сочетания желтого и синего, ему даже не помогал легкий ветерок, овевающий лицо. Но это головокружение было приятным, успокаивающим. Оно давало понять, что все хорошо, что все идет как надо.
«Должно быть, это то самое спокойное место, о котором говорила Мария» - подумал Джонни. На небе не было солнца, но свет шел со всех сторон. Казалось, что светится каждая травинка, каждый листик, каждая пядь земли, светится сам Джонни. Но это был не яркий ослепляющий свет, а рассеянный, мягкий и ласкающий.

Проснувшись, Джонни судорожно огляделся. Никаких лютиков. Только грязные твердые доски и кое-где обрушившиеся стены. Днем они остановились в каком-то полуразвалившемся доме уже за пределами Лондона. Мария поблизости не было, только Николас и Нед беззвучно спали в обнимку. Джонни осторожно встал и направился к выходу. Мария он встретил возле того места, где когда-то должна была быть дверь. Он смотрел куда-то вдаль, и Джонни присоединился к нему. Над Лондоном зависло белесое пятно, свесившее свои туманные щупальца прямо на улицы. Ритм беззвучных ударов его сердца гулко отдавался в груди у Джонни, наполняя липкой тревогой. Марий вцепился в косяк двери так, что его пальцы побелели, и Джонни никак не мог отвести от них завороженного взгляда, он знал, что иначе ему придется смотреть на пятно, на его дрожащие щупальца, вяло колыхающиеся над Лондоном.

Из дома раздался стон. Джонни повернулся было проверить, в чем дело, но Марий ухватил его за плечо.
- Не стоит им мешать.
- Что?!
Некоторое время Джонни ощущал только противную теплую тяжесть чужой руки на плече. Потом Марий вздохнул:
- Пойдем. Они скоро закончат.
Он повел Джонни куда-то в сторону.
- Наберем пока воду, я видел где-то тут колодец…
- Что… - начал было Джонни.
- Да, это странно, откуда бы тут был колодец, но я уверен, что видел что-то подобное. Ты знаешь, этот дым все так меняет, и…
- Я хотел спросить, что…
Марий недовольно посмотрел на Джонни.
- Хорошо, если тебе так хочется это услышать: да, они сейчас заняты именно тем, о чем ты думаешь. Да, у Неда не все в порядке с головой и Николас не стесняется этим пользоваться. И да, это не наше дело. Сейчас мы наберем воды, прогуляемся еще куда-нибудь, а потом вернемся, и все будет по-прежнему. Ты доволен?
Джонни кивнул.
«Еще как доволен. Тут не только у Неда не все в порядке с головой, но у них всех. Черт побери, мы видим что-то, чего с большой вероятностью может и не быть на самом деле. И как меня угораздило в это ввязаться?»

Когда они вернулись, Джонни, практически не взглянув на растрепанного Неда, с его трогательным бессмысленным детским взглядом, на довольно улыбающегося Николаса, на Мария, неловко переминающегося с ноги на ногу, направился к вещам и, подхватив свой мешок, обернулся:
- Я правильно понял, что мы сейчас выходим?
Марий, наконец-то облегченно выдохнул и обрадовано ответил:
- Да, идем.
Нед, как обычно, смотрел в пустоту. Николас сыто улыбался.

Что-то определенно случилось с миром. Джонни не помнил, чтобы неподалеку от Лондона был огромный высохший лес. Когда он решил обратиться с вопросами к Марию, тот равнодушно ответил:
- А что, раньше ты много встречал белесых пятен, висящих в небе и убивающих людей своими щупальцами?
Ну конечно, при такой постановке вопроса все казалось вполне разумным. Даже логичным.

Они шли по огромному лесу, полному засохших деревьев. Вокруг не было никаких птиц, и почти никаких животных. Кроме белок. Их было много, их было даже больше, чем просто много. Они сидели на голых ветках и смотрели на проходящих мимо путников. Их черные глазки блестели, их жирные спинки лоснились. Это были очень сытые и очень одинокие белки. Изредка какая-нибудь из них вяло перескакивала с ветки на ветку. В остальное время они были абсолютно неподвижны, и казались еще менее живыми, чем засохшие деревья, на которых сидели. Джонни разглядывал их рыжие шкурки и размышлял, так ли они мягки на ощупь, как кажется.
Так они и шли, по пустому иссохшему лесу под прицелом маленьких глазок. Марий явно чувствовал себя неуютно, он тревожно разглядывал зверьков, и, наконец, не выдержал:
- Что они, черт побери, тут едят?
Николас издевательски усмехнулся:
- Прохожих, должно быть. Спроси.
- Это не смешно, они же должны чем-то питаться!
Джонни обернулся и процитировал:
- А ты раньше встречал много белесых пятен, висящих в небе и убивающих людей своими щупальцами?
Марий недовольно посмотрел на развеселившихся Николаса и Джонни и предпочел промолчать.
Нед с живым интересом разглядывал белок.
- Я бы хотел себе одну, - неожиданно произнес он.- Это было бы почти также здорово, как иметь котенка.
- Она бы погрызла все твои вещи, - недовольно сказал Николас.
- А мы бы посадили ее в клетку. Давай заведем! Они с Флаффи будут дружить.
Марий удивленно посмотрел на Неда.
- Кто это - Флаффи?
- Мой котенок.
- У тебя же нет котенка?
- Будет, - уверено сказал Нед.
Он смотрел на Николаса своими ясными голубыми глазами и улыбался. Его открытый взгляд доверчивого ребенка завораживал, он был страшен в этом мертвом лесу, он заставлял этот лес казаться фальшивым, ненастоящим, каким-то картонным и раскрашенным дешевой воняющей краской.
Джонни переглянулся с Марием и пожал плечами.

Ближе к утру, они остановились под раскидистым деревом, стоящим на небольшой возвышенности. Некоторое время все отдыхали практически не шевелясь. Джонни, сложив вещи на землю, уселся на массивный корень, выступающий из-под земли, и прикрыл глаза. В абсолютной тишине, нарушаемой только дыханием его товарищей, явственно слышался скрип веток на легком ветру. Джонни подумал, что они скрипят очень похоже на несмазанные двери, раскачиваемые сквозняком. А может, это и вправду двери, ведущие в другие миры, заполненные такими же мертвыми деревьями. Миллионы таких миров.

Марий пошевелился и принялся собирать сухие ветки, валяющиеся повсюду, чтобы попробовать разжечь костер. Николас остался сидеть и наблюдать за Недом, который, немного отдохнув, вновь вернул свой интерес белкам. Те сгрудились на нижних ветках ближних деревьев и продолжали неотрывно смотреть на путников.
Нед тоже внимательно разглядывал рыженьких зверьков. Он озабоченно морщил лобик и явно о чем-то напряженно размышлял.
Наконец, он принял решение, и, стремительно вскочив с места, подпрыгнул и схватил одну из белок. На самом деле, он мог бы не торопиться, потому что ее соседки даже не пошевелились, а сама пленница только вяло отпинывалась.
Нед крепко держал белку обеими руками и умиленно причитал. Джонни расслышал только что-то вроде:
- ... и вы с ним будете играть. Ты же согласна?
Он поморщился. Николас, сидящий рядом, смотрел вопросительно.
- По-моему, в этот раз он переборщил, - сказал Джонни.
Нед, крепко придерживая белку одной рукой, другой упоенно гладил ее животик.
- Ты о чем?
- Он слишком похож на ребенка.
Нед переворачивал белку с брюшка на спинку и обратно, и смеялся, когда она дергала в воздухе ножками и ошарашено крутила головой.
- Знаешь, - задумчиво проговорил Николас, - он действительно такой.
- В самом деле? - скептически переспросил Джонни.
- И это еще не самый страшный случай.
Джонни ощутил какое-то болезненное любопытство, хотя и знал, на что может намекать Николас. Может быть, Недди зовет маму, когда кончает?
- Например?
- Не думаю, что ты хочешь это услышать. Послушай, - вдруг Николас наклонился ближе, - ты же считаешь меня извращенным уродом, не так ли?
Джонни задумался. На самом деле у него были подобные мысли, но он не всегда был уверен, что можно считать нормальным, а что - нет.
Нед держал уже более активно пытающуюся сбежать белку за задние лапки, и с восторженной улыбкой наблюдал, как она лихорадочно перебирает передними.
- Наверное, нет. Ты же догадываешься, как я рос. Мне сложно судить.
- Ну да, - кивнул Николас, - ты видел вещи и похуже. В конце концов, твой воспитатель тоже, в итоге, съехал с катушек.
Джонни совсем не нравилось это выражение, особенно применительно к Освальду, но он кивнул. Тот факт, что его приемный отец "сорвался" был общеизвестен.
- Но Недди еще можно контролировать, не волнуйся. Правда, это удается только мне, но зато довольно просто.
Именно в этот момент белка, разозленная тем, что Нед слишком сильно дергал ее за хвост, вцепилась зубами ему в палец. Мгновение он обиженно смотрел на зверушку, а потом стремительно оторвал ей голову.
Джонни выразительно посмотрел на Николаса и покачал головой. Тот недовольно глянул в ответ и подошел к Неду, недоуменно изучающему свои залитые кровью руки.
- Что с ней?
- Ты оторвал ей голову, Недди.
- Я не хотел... - Нед поднял свои огромные наполненные искренними слезами глаза на Николаса и плаксиво скривил ротик.
- Знаешь, ты можешь поиграть еще с несколькими. Только потом отдай их мне, ладно?
Нед мгновенно просиял и, порывисто поблагодарив Николаса, побежал ловить новых белок.
Джонни слегка нахмурился, подозревая, куда именно собирается тот потом употребить этих животных.

Как и ожидалось, погибшие белки были использованы в качестве ужина.
Джонни не мог оторвать взгляд от того, как Нед радостно вгрызался в тонкие косточки.
- Что такое? - спросил Николас.
- Нет, ничего. Спасибо, что хотя бы не зовешь его добытчиком или еще как-нибудь в этом роде.
- Ну да, ну да. Спасителем человечества.
Джонни лениво подумал о том, как же его раздражает этот самоуверенный ублюдок.

Когда уже светало, и они готовились ко сну, Николас, задумчиво гладя Неда по голове, проговорил, обращаясь к Джонни:
- Знаешь, я все вспоминаю, как ты убил Карлоса.
- И как?
Джонни слегка поморщился, ему всегда было немного не по себе, когда он вспоминал такие вещи.
- Ну, может быть, по разрушительности ты немного не дотягиваешь до Недди, но у тебя неплохо с тактикой.
Нед бездумно смотрел на правую ногу Джонни, на его губах блуждала легкая удовлетворенная улыбка.
- А еще я не безумен.
- Это тоже плюс, - согласился Николас, - и ты гораздо безжалостней, чем я думал.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Может быть, и ничего.
Джонни внимательно посмотрел в его глаза и медленно, раздельно произнес:
- Я все еще вменяем.
- Пока, - кивнул Николас.
- Если Освальд сорвался, это не значит, что я тоже могу.
- Пока.
- Со мной все в порядке, черт побери!
Нед увлеченно разглядывал небольшую дырочку в штанах Джонни, чуть выше колена. Должно быть, от гвоздя или чего-нибудь подобного.
- Это вопрос времени. Те техники...
- Те техники боя, которым он меня обучал, абсолютно безопасны!
- Для кого-то, но вы...
Джонни гневно мотнул головой.
- Ну и что, что мы люди. В конце концов, у вас, монстров, крыша едет значительно чаще.
Николас чуть прищурил глаза и тихо произнес:
- Это не так.
Нед с неподдельным интересом разглядывал ботинок Джонни.
- Кто знает, кто знает. Но мы говорим не об этом. Освальд сорвался вовсе не из-за техник. Они безопасны!
- Но с тобой что-то...
- Со мной все в порядке! - истерично выкрикнул Джонни. Потом он моргнул и медленно выдохнул, успокаиваясь.
- Я вижу.
- Ну конечно, мистер Николас, вы правы, а я нет.
- Послушай, мальчик Джонни... - сказал тот и чуть помедлил, увидев, как потемнели глаза Джонни, - мне действительно виднее.
Джонни размышлял, не стоит ли рискнуть и попытаться придушить Николаса на глазах у Неда, но тут подошел Марий с таким взволнованным лицом, что он предпочел промолчать, чтобы не выслушивать и его тоже.

Что-то мешало Джонни спать. Он то проваливался в неглубокую дрему, то резко просыпался, как от удара. Легкий ветерок, который был так кстати ночью, исчез, и полуденный жар обхватил тело Джонни своими удушливыми мягкими лапами. Липкий пот не давал уснуть, ужасная усталость не давала проснуться. Наконец, ему удалось ненадолго провалиться в сон.
Джонни шел по серой пыльной улице, разглядывая ровные ряды разбитых фонарей, выстроившихся на расстоянии примерно двух шагов друг от друга. Бесконечная улица уходила за горизонт. Мрачные громады фонарей нависали над Джонни, придавливая его к земле. Солнце палило прямо над головой, но теней не было. Ни единой тени, только ровно освещенные со всех сторон невзрачные каменные дома и разбитые фонари. Неожиданно, Джонни увидел небольшую щель между домами. Он хотел было пройти мимо, но посмотрев на уходящую за горизонт улицу, передумал. С трудом протиснувшись в щель, он попал в небольшой дворик, в котором оказалось неожиданно людно. Там было много-много маленьких девочек с абсолютно детскими пропорциями и огромными животами. Маленьких беременных девочек. Некоторые из них сидели с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону, и скулили. Другие громко плакали.
- Мама, мама!- раздавалось со всех сторон.
- Мама, забери меня отсюда!
- Мама...
Эти крики юркими лезвиями заползали в уши Джонни и безжалостно скоблили его череп изнутри. Джонни хотел вернуться обратно на серую улицу, но прохода между домов больше не было. А потом он почувствовал боль в животе, и увидел, как тот начал стремительно увеличиваться.
- Мама, мама! - билось в его мозгу.
Он был одет в нелепое платьице с изящными кружавчиками, а его живот болел все сильнее.
- Мама, мама! - отражалось от стенок его черепа искаженное эхо.
На его ногах были маленькие туфельки, они так трогательно смотрелись на его крохотных ножках. Маленькие беленькие носочки резали глаз своей яркостью и живостью.
- Мама, мама! - рыдала маленькая девочка с огромным животом, которая когда-то была Джонни.
Он захрипел и проснулся. Солнце било в глаза, безжалостно разъедая их, а откуда-то по-прежнему доносилось:
- Мама!
Джонни медленно поднял голову и увидел трясущегося Неда, которому снился кошмар. Джонни глубоко вздохнул и, наконец, взглянул на себя. Ни огромного живота, ни платьица с кружавчиками не было. Джонни еще раз вздохнул и провалился в мутный, тревожный сон без сновидений.

Вечером, когда стемнело, проснулся Марий. Рядом с ним лежал Джонни, сжавшийся в маленький комочек, лицо его выражало смесь удивления и мучительной тревоги. Что-то беспокоило его, но он был слишком утомлен, и только поэтому ему удалось уснуть.
Марий взглянул на Неда с Николасом. Ложились они, как обычно, вместе, но во сне Нед немного отодвинулся, и теперь лежал один и еле заметно дрожал.
"Опять ему снились кошмары"- подумал Марий. Но как бы ему не было жаль, настало время подъема.
Первым встал Николас.
- Подъем, подъем, - лениво возгласил он, прежде чем подняться на ноги.
- Знаешь, с каждым днем ты бесишь меня все больше, - доверительно сообщил ему Джонни.
Николас по-обыкновению криво усмехнулся и ответил:
- Оу, когда ты так говоришь, мне становится не по себе.
- Что, тает сердце и слезятся глаза?
- Ты угадал, малыш.
Джонни фыркнул и промолчал. Не то, чтобы ему было нечего сказать, но... был ли смысл в дальнейшей беседе? Черт побери, был ли в ней смысл с самого начала?
Нед распахнул свои невозможно голубые глаза и недоуменно наблюдал за Марием, изображающим процесс приготовления пищи. Спустя какое-то время тот не выдержал:
- Что, хочешь помочь?
Нед слегка вздрогнул и неожиданно четко ответил:
- Пожалуй, предоставлю это тебе.
Джонни удивленно посмотрел на них и подумал:
"Что, сегодня день грубых и около-остроумных ответов? Может быть, и белки заговорят?"

Идти по лесу было не слишком сложно, но выступающие из земли корни существенно замедляли путь.
"Дерьмо" - подумал Джонни, перепрыгивая через очередное препятствие.
- Они меня беся-ят, - плаксиво протянул Нед, в тон его мыслям.
- Что тебя бесит, Недди? - с преувеличенной заботой отозвался Николас.
- Эти корни! Они мешают!
Марий неодобрительно посмотрел на Неда и продолжил молча идти.
- И что же ты предлагаешь? - спросил Николас, ласково глядя на Неда.
Тот надулся и покачал головой.

Спустя два часа Джонни был готов взвыть. Что же было не так? О, все было не так. Чертовы корни, чертов хнычущий Нед, чертовы шуточки Николаса и чертово молчаливое неодобрение Мария сводили его с ума.
У Неда была такая трогательно-тонкая шея, что Джонни казалось, ее можно сломать двумя пальцами, его собственными двумя тонкими пальчиками. Он подумал о том, как было бы забавно смотреть на задыхающегося парня, на то, как он бессмысленно дергает конечностями и хрипит.
"Вот только он, скорее всего, убил бы меня, как только я протянул руки к его шее. Слишком ненормальный, слишком сильный".
Николаса Джонни бы просто закопал. Ну, знаете, бросил бы в огромную яму и засыпал землей. А еще лучше, положил бы в гроб, заколотил его как следует, а только потом бросил бы в яму и засыпал землей. Но ему бы пришлось выслушивать шуточки этого ублюдка, забивая гвозди в крышку гроба. Да, лучше просто его закопать. По быстрому.
Мария... Мария было бы можно застрелить. Он самый нормальный на этом параде уродов. Джонни бы так и сделал, если бы у него был револьвер, и совсем не осталось терпения. Ну, в конце концов, оружие можно попросить у самого Мария. И ведь он, скорее всего, дал бы. Какая ирония.
Но нет, нет. "Держи себя в руках" - повторял Джонни. Он сжимал зубы и прикрывал глаза. Он делал вид, что не слышит смех Николаса и хныканье Неда. Он убеждал себя, что просто идет вперед, потому что так надо, и он так хочет, а вовсе не потому, что какое-то огромное белесое пятно гонится за ним. Как абсурдно, как смешно.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

Котята

крошечный рассказик "Котята"

Сборник "Парорассказы". Давно хотела написать историю о не вполне адекватном священнослужителе, тяготеющем к насилию. Так, чтобы с цитатами из Библии и отсылкой к религиозным сюжетам. И этот текст в некотором роде является воплощением моего желания. Ну да, ну да, затрепанный сюжетец, но что поделаешь? Капризному органу для перекачки крови приказывать я еще не научилась.
Извините, понятия не имею, как выглядят котята, когда их топят. Я дерзнула предположить, что они сопротивляются.
Между прочим, никто не умер.
***

«Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей»
Ветхий Завет, Книга Иова гл.10, стих 1.

Глаза, глаза, глаза, кругом глаза. Я читаю проповедь своим прихожанам, а они смотрят на меня жадно и словно взахлеб. Они хотят выпить мое лицо, выпить мои слова, выпить мою душу. Скучнейшая проповедь о доверии к Богу и послушании на примере жертвоприношения Авраамом своего сына Исаака. Вы ведь тоже знаете эту историю? Все знают эту историю, уже столько слов сказано о ней, о ее жестокости и сокровенном смысле. Вы помните, как это было? Чудная, чудная история. Я расскажу ее вам вкратце. Итак, жил-был Авраам и была у него жена Сарра. Очень хотелось иметь им детей, да только стары они уже были. Но Господь даровал им свою милость и родила Сарра сына, и назвала его Исаак, или по-еврейски «Ицхак» - что значит «желанный». Любили они своего сына, Богом данного им в преклонных летах. Но однажды сказал Бог Аврааму взять Исаака и принести в жертву на одной из гор, которую Господь укажет ему. Можете себе представить? А ведь Авраам не стал противиться и умолять Бога изменить свое решение. Нет. Рано утром отправился он на гору, взяв с собой Исаака и двух слуг, а так же дров для всесожжения. Три дня добирался Авраам до горы, на которой вздумалось Богу принять его жертву. А сын не знал, какая жертва уготована Господу и спрашивал отца своего где же агнец. И Авраам отвечал ему: «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения». И когда, уже устроив жертвенник и связав Исаака, Авраам взял нож, чтобы заколоть сына своего, Бог повелел ему остановиться. Он сказал, что знает теперь, что Авраам верит в него истинно, так как не пожалел сына своего единственного.
Я стою и пересказываю эту историю своим прихожанам. Глаза их полны благоговейного ужаса. Я говорю им:
- Вот истинный пример благочестия! Не убоявшись потерять самое дорогое в мире, Авраам выполнял волю Божию. Вот как должны мы верить!
И люди кивают с горящими глазами, с горящими сердцами, с руками, которые уже приготовились нести своих детей на заклание в угоду Господу. Первобытная жестокость разбужена в их душах. Сильнейший инстинкт, когда-либо существовавший в этом мире – религиозный инстинкт, затмил их сознание и лишил их разума. Я вдохновенно вещаю им о готовности жертвовать во имя Господа и вижу одержимость их лиц, вижу пляску их неистовых душ, рвущихся в бой. Дай им сейчас жертву – и растерзают они ее, растерзают без жалости.
Однако, уже время для причастия. Те, кто исповедался, встают в круг и принимают от меня облатки и вино. Они верят, они действительно верят, что вкушают плоть и кровь Христову, что их грехи очищаются. А я раздаю им благословения и стараюсь не смотреть в их глаза. Вот Роза, робкая молодая девушка с одухотворенным лицом. Она стоит и истово молится. Весь приход считает ее моей невестой. Да и в самом деле, Роза – идеальная жена для пастора. Скромная, вежливая, аккуратная, чистоплотная, добродетельная и скучная, скучная, скучная! Серая и в то же время как будто сияющая. Сияющая своей добротой, милосердием, честностью. Серая своей скромностью, робостью, аккуратностью. Такая восхитительная и отвратительная одновременно. Думая о ней, глядя на нее, я испытываю сладкую тошноту. Сладко, так сладко думать об обладании подобной женщиной. И тошно представлять ее своей женой. Она наведет порядок в моей квартирке. Она будет ждать меня вечерами, когда я буду по обыкновению уходить гулять. И она будет смотреть на меня укоризненными честными глазами, когда я буду вести себя неподобающе, и молчать, всегда молчать. Такая отвратительно прекрасная жизнь.
После причастия часть прихожан расходится, но некоторые остаются, они желают еще поговорить со своим пастором, излить ему свои тревоги. Каждый раз я надеюсь, что никому на этот раз не потребуется помощь, и каждый раз реальность жестоко губит мои надежды. Роза тут же. Я мимолетно улыбаюсь ей, а она краснеет. Какое добродетельное уродство. Как же это невыносимо.
Закончив с прихожанами, иду домой. Когда я захожу в свою маленькую квартирку, меня встречает крошечный пушистый котенок. Я подобрал его три дня назад. Он так жалобно мяукал, что я не удержался и взял его себе. Беру это маленькой лохматое чудо на руки и иду к письменному столу. Надо начать писать новую проповедь. Последнее время это дается мне все труднее. Раньше что-то вело меня вперед, внушало нужные слова. А теперь словно что-то давит, не дает, не пускает к прежней легкости. Может быть, я просто устал.
Начинаю писать, слова с неохотой проявляются на бумаге. Стоит сходить выпить воды, хоть немного отвлечься – это должно помочь. Когда я возвращаюсь, вижу, что котенок забрался на стол, разбросал бумаги и залил их чернилами. А теперь сидит посреди этого хаоса и вылизывает шерстку. Мерзкое маленькое животное испачкает весь дом. Беру уродца за шиворот и сажу в таз. Ничего, сейчас тебе будет не так весело, пушистая тварь. Поливаю его водой, одновременно крепко удерживая котенка в тазу. Он верещит и вырывается, отчаянно царапая мои руки. Он хочет, хочет бежать, забиться под кровать и не выходить до тех пор, пока голод не станет совсем нестерпимым. Ну нет, отчистим грехи наши, смоем беззакония наши! Раньше крестили полным троекратным погружением в воду. Отлично. In nomine patris et filii et spiritus sancti. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Прижимаю котенка к дну таза, заставляя полностью уйти под воду. Он яростно сопротивляется, лихорадочно молотит лапками, и мне кажется, что я вижу кипящую воду – так она бурлит. Насмотревшись, вытаскиваю его на воздух. Теперь котенок скользкий и оттого еще более верткий. Он страшно шумит и пытается кусаться. Маленькое, жалкое, словно бы внезапно облезшее тельце, и огромная красная верещащая пасть. Его глаза кажутся теперь большими и выпуклыми, и в них такая сладкая паника, такой истинно животный ужас. Изумительно. Это зрелище завораживает, я смотрю, смотрю и смотрю, я хочу запомнить этот момент, запомнить эти огромные глаза и скомканную мокрую шерсть. Ну что ж, время для следующего погружения. С каким-то садистским удовольствием окунаю котенка еще раз. Он уже слегка устал, или я просто привык к его сопротивлению – оно почти не мешает. Чувствую себя практически Иоанном Крестителем. Отчиститесь для жизни праведной. Смойте с себя грехи прошлые, с новыми силами войдите в жизнь будущую. Задумчиво дергаю котенка за маленькую лапку и окунаю в последний раз. Как же много в этом создании крика. Ну ничего, малыш, теперь ты крещеный, заново родился в Боге и будешь жить по заповедям Его. Укутываю котенка в полотенце и крепко держу. Еще не хватало, чтобы он простудился. Когда он немного подсохнет, нужно его обязательно накормить и инцидент будет исчерпан. Ласково треплю зверька по голове и обнаруживаю, что плохое настроение решительно исчезло.
Аккуратно сушу шерстку котенка тканью и продумываю тему следующей проповеди. Великолепно! Быстро заканчиваю с котенком, кормлю его и хватаюсь за перо. Восхитительно! Вдохновение снизошло на меня.
Вечером я иду гулять. Заранее готовлю кровать, чтобы когда вернусь быстро раздеться и лечь. В это время года по ночам еще холодно, а возиться с камином не имеет смысла. Центральное паровое отопление – вот что могло бы мне помочь, но я едва в состоянии оплачивать свою маленькую квартирку, так что о подобной роскоши не стоит и мечтать.
Улицы Ист-Энда – не самое располагающее к прогулкам место. Я хочу сказать прогулкам молодого пастора по вечерам. И тем не менее неспешно пробираюсь в толпе, разглядывая хорошо знакомые и уже успевшие надоесть здания. Что я могу увидеть нового? Разумеется, ничего, и я прекрасно отдаю себе отчет в этом. Однако же не могу отказать себе в столь сомнительном удовольствии.
Да, сегодня нужно обязательно зайти в мою любимую лавку старьевщика. Очарование этого места, его неповторимая атмосфера навсегда похитила мое сердце.
В лавке, как обычно, пахнет чем-то уютным и смутно знакомым. Хозяин приветливо мне улыбается и кивает. Я подхожу к нему, чтобы поговорить, и тут замечаю худенького паренька, разглядывающего старинные часы. Одет он в одежду, явно сшитую на заказ, а не на этих ужасных фабриках, но выглядит и ведет себя так, словно его это совершенно не волнует, словно он не замечает этого. Как будто на нем дешевая фабричная рубашка и рваные заляпанные штаны. Он определенно не высокого рода. Почему мне так кажется? Должно быть потому, что у него как-то по плебейски несчастный вид. Дворяне, они страдают совершенно иначе – они гордо сжимают зубы и держат спину прямо. А этот – словно запуганный зверек. Ну прямо мой котенок. А этот шарф (да, представьте себе, он носит шарф) делает его еще более трагичным. Такой маленький, слишком худой, хотя я видел и куда более пугающие случаи. Такой невероятно страдающий какой-то скрытой, внутренней мукой, он заставляет желать проверить, где предел его страдания. До каких пор он сможет терпеть, если причинять ему боль. О, да, как было бы интересно увидеть его глаза, расширившиеся от предвкушения испуга, от предвкушения боли и ужаса. Сначала только предвкушения, подсознательного ожидания. Я бы не стал делать ему больно сразу же. Нет, я медленно, шаг за шагом подвел бы его к той черте, где боль уже не является болью, я страх уходит.
Как славно было бы держать его за тонкую шею… О, я уверен, что у него до невозможности трогательная тонкая шея, хоть сейчас проклятый шарф и мешает насладиться ее видом. Сперва я бы просто положил на нее руки. Никакого давления, что вы. Но бедный котенок будет ожидать, ожидать с болезненным нетерпением того, когда я уже перейду к болезненным действиям. Жди, маленький, жди.
Потом нужно начать медленно сжимать его горло, не причиняя пока действительного дискомфорта. До тех пор, пока он не начнет учащенно сглатывать слюну. Да, это должно быть божественно – чувствовать движения его горла под моими руками. А потом, ах, чудный момент, резко перекрыть воздух. Как он вытаращит глазки, как забьется в панике! Еще бы, я ведь лишу его первого физиологического инстинкта – дышать. Нет-нет, я не буду долго наслаждаться его ужасом, мне же не нужны жертвы. Нужно дать ему отдышаться. А потом повторить. И еще.
У него такие очаровательные тонкие запястья, как же мило должны смотреться на них веревки. Старые, грязные, потрепанные веревки на этих белоснежных запястьях. Я знаю, я банален, но я прямо-таки вижу, как две серые петли крепко оплетают нежную кожу. Такую гладкую, гладкую, чисто вымытую кожу. А она краснеет и чуть распухает. Изумительно.
А паренек все разглядывает старинные часы, он так увлечен, он совершенно не замечает меня. Как жаль, что мы здесь не одни, да, так жаль… Я осторожно придвигаюсь к нему, просто чтобы рассмотреть это создание получше, но тут с грохотом распахивается дверь и в магазинчик важно заходит какой-то дворянин. Уж его голубую кровь ни с чем не спутаешь. Задранный подбородок, высокомерный взгляд, дорогая одежда и умение ее носить. И это надменное существо подходит к моему котенку, делает недовольное лицо и говорит:
- Тоби, тебе не следует ходить одному. Неужели было так сложно подождать, пока я договорю?
Котенок с испугом и почему-то скрытым восторгом смотрит на дворянина и робко шепчет:
- Извините, сэр.
Тот несколько мгновений сердито смотрит ему в глаза, потом вздыхает и продолжает уже совсем другим тоном. Каким-то заботливым, что ли:
- Тебе купить эти часы?
Я не дожидаюсь ответа парня и поспешно выхожу из лавки. Скоро стемнеет, а мне нужно еще успеть вернуться домой. К тому же, мой новый домашний питомец наверняка уже проголодался. У котенка теперь новая жизнь и ему еще рано в ней разочаровываться.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

Часы

Название: Часы
Бета: Zantsu
Фандом: ориджинал
Жанр: стимпанк, слеш
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: закончен

читаем

Невысокий скрюченный человечек шел по длинному темному коридору старинного поместья. Со стен на него угрюмо взирали портреты родственников хозяина. Изображений прежних владельцев не было. Это поместье герцога Найджела, он уже несколько веков бессменный глава семьи Прайдхолдов. Скрюченный человечек только закончил уборку на чердаке и теперь надеялся немного отдохнуть перед тем как хозяин даст ему новое задание. Но бедный скрюченный человечек выбрал не тот коридор, по которому можно было бы спокойно ходить. Ему не повезло идти мимо спальни герцога. Разумеется, сэр Найджел Прайдхолд выбрал именно это время, чтобы выйти из спальни и направиться по своим делам. Предположительно в кабинет. Герцог имел обыкновение вставать около пяти часов вечера, потом некоторое время работать с бумагами перед ужином. Скрюченный человечек постарался как можно теснее прижаться к стене, чтобы стать совсем незаметным. Должно быть, он жалел, что не может превратиться в крошечное насекомое и скрыться в какой-нибудь щели.
- Холл, я где-то оставил свои часы. Найди их, - бросил герцог, заметив скрюченного человечка. Тот только горестно вздохнул.
«И какой черт дернул меня пойти этим коридором?» - спросил он себя, - «теперь придется искать часы его светлости».
Это и в самом деле было непростой задачей. Кто же теперь ему скажет, где герцог мог забыть свои часы. Может быть, в библиотеке? Или в рабочем кабинете? Или в столовой? А может быть, они просто затерялись где-то в спальне?
«А я теперь ищи» - уныло подумал человечек и еще раз вздохнул. Немного поразмыслив, он решил начать свои поиски со столовой, тем более что у него еще есть немного времени, прежде чем герцог приступит к ужину.

Зайдя в просторную столовую, человечек растерянно посмотрел по сторонам. Откуда же начать? Все-таки ее каждый день убирают. Может быть, часы закатились под стол, а никто и не заметил.
«Вон, какие скатерти длинные. Можно подумать, эта лентяйка Мэрилин хоть раз под них заглядывала».
И маленький человечек, слегка прихрамывая, направился к столу. Когда он подошел поближе, из-за него выскочили две горничные, Кэйт и Мэри. Две молодые хорошенькие девушки трогательно раскраснелись и довольно сконфуженно посмотрели на скрюченного человечка.
- Холл, что это ты тут делаешь? – спросила та, что чуть посмелее.
- Я выполняю приказ хозяина, а вот чем заняты вы, негодницы?
- Мы решили немного передохнуть и посидеть тут, за столом, - фальшивым тонким голоском ответила вторая.
- Так что ж вы не сели на стулья? А, понимаю, не хотели, чтобы кто-то вошел и увидел, что вы бездельничаете. Ладно, помогите мне обыскать пол, а там занимайтесь чем хотите. Я должен найти часы хозяина.
И человечек, кряхтя, наклонился, чтобы заглянуть под стол, не заметив, как девушки обменялись взглядами и облегченно вздохнули. Потом они подобрали юбки и принялись помогать Холлу.
Под столом, конечно же, ничего не оказалось, за исключением огрызка от яблока. Тогда скрюченный человечек отправился проверять подоконники, вдруг уборщица нашла часы, положила их туда, чтобы потом отдать, да там и забыла. Горничные недовольно поморщились, когда он попросил их помочь:
- Нам же еще на стол накрывать, Холл. Делай свою работу сам.
- Ну конечно, как отдыхать, они всегда готовы, а как помочь больному Холлу, так у них работы невпроворот!
На подоконниках часов тоже не оказалось. Холл тяжело облокотился на стену и решил немного отдохнуть, прежде чем идти дальше. Девушки неторопливо расставляли посуду.
«Надо же, - подумал он, - два прибора. Никак у герцога сегодня гости. Интересно, кто бы это мог быть? Скорее всего, герцог Чарльз. Уж на что сэр Найджел невыносим, но младший Прайдхолд в тысячу раз ужаснее. Один хотя бы не человек, и живет уже черт знает сколько лет, ему еще можно простить такое поведение. Но сэр Чарльз-то самый что ни на есть смертный. Однажды он оставался у нас дня на три, так я в первый же день встретил рыдающую Мэрилин. Он ведь даже внимания не обратил на нашу красавицу, прошел, словно мимо пустого места. А та ему булочки предлагала, только что испеченные. Никто еще мимо нашей Мэрилин так не проходил, все останавливаются полюбоваться. Даже мистер Блэкдамп, а уж на что он не от мира сего, и тот вежливо здоровается».
Горничные тихонько перешептывались и хихикали, а скрюченный человечек грустно смотрел на их белые руки и ладные фигурки, да с грустью вспоминал свою Элис, когда она еще молодой была. Это сейчас его жена высохла от тяжелого труда и болезней, а раньше второй такой красавицы как дочь старого шляпника, на всей их улице было не сыскать. Сейчас же и смотреть не на что.
«Да, сколько ей пережить пришлось, особенно после того, как наш первенец мертвым родился. Я уж боялся, что она так и не оправится от этой потери. Спасибо Господу, хотя бы второй наш сыночек здоровеньким оказался».

Не обнаружив часов в столовой, скрюченный человечек направился в прихожую. Там как раз прибыл новый гость. Это был молодой человек приятной наружности, одетый с элегантной небрежностью. Его рассеянный взгляд с одинаковым удовольствием останавливался как на людях, так и на голых стенах. Ни тех, ни других он по большому счету не замечал.
«Вот и мистер Блэкдамп снова пожаловал – подумал Холл, - он, ну ей богу, не от мира сего. Ничего вокруг себя не видит, говорит вещи непонятные. Я как-то случайно услышал, о чем они с герцогом разговаривали, так ни единого слова не понял. И, тем не менее, такой вежливый, когда заметит тебя, разумеется. Обязательно остановится, справится о здоровье жены и сына. Замечательный молодой человек, и не скажешь, что они с сэром Чарльзом братья. Я вот только не понимаю, почему все-таки наш герцог так о нем печется. Он же ему никто, если хорошенько подумать. Незаконнорожденный сын пра-пра-правнука. Но, говорят, он сейчас работает вместе с этим ученым, наделавшим столько шуму – с Невиллом Анлокером. Изобретателем паровой лошади. Хороший мальчик, умный, на такого и не жалко время тратить».
Тем временем чинный дворецкий торжественно увел гостя в кабинет к хозяину поместья, освободив человечку поле деятельности. Но и в прихожей часов не оказалось.

Бедный скрюченный человечек, слегка подволакивая правую ногу, отправился в гостиную. Роскошная комната исторгла еще один вздох из груди Холла. Он некоторое время просто стоял, разглядывая будущее пространство работы. Неподалеку у изящно выполненного камина лежала шкура какого-то зверя. Холл читал о таких животных в газете и знал, что они водятся в далекой Африке, однако название их забыл. Эту шкуру, как он слышал, герцогу Прайдхолду подарил один деловой партнер в честь удачного сотрудничества. Сперва человечек по привычке слегка дернулся, увидев как близко к камину лежит шкура, но потом вспомнил, что дом подключен к центральному паровому отоплению, так что огонь здесь не горит.
«А все-таки неплохая штука это паровое отопление, - подумал он, - хоть и стоит черт знает сколько. Не нужно каждый раз волноваться о том, растоплен ли камин. Вот бы нам с Элис такую, наш мальчик бы никогда не болел. А то в последний раз он простыл во сне, бедняжка».
Насмотревшись на шкуру, Холл переместил свой интерес на стены. Особенно его заинтересовала одна картина, на которой было изображено, судя по всему, кораблекрушение. Угрожающего вида волны захлестывали казавшийся таким хлипким кораблик, везде виднелись обломки мачт и корпуса. Холл внимательно разглядывал мечущихся человечков и удовлетворенно кивал. Потом, бегло оглядев комнату, человечек решил, что едва ли герцог позабыл свои часы здесь.
«Ну конечно, какой же я все-таки дурак! Сэр Найджел не появлялся тут уже невесть сколько времени».
Напоследок еще раз оглядев гостиную, Холл отправился в кабинет герцога.

Подойдя к двери, скрюченный человечек остановился в нерешительности. А вдруг сэр Найджел с гостем еще не ушли? Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул. Представшая его глазам картина, заставила его поспешно ретироваться. Собственно, разглядел он не так уж много, только то, что герцог сидит в кресле, а мистер Блэкдамп почему-то стоит перед ним на коленях. Лицо сэра Найджела было по обыкновению невыразительно, да и затылок его гостя не мог похвастаться бурным выражением эмоций. Убедившись, что его не заметили, и осторожно прикрыв дверь, человечек задумался:
«И зачем это мистеру Блэкдампу стоять на коленях перед герцогом? Может быть, он клянется в чем-нибудь? Хотя нет, когда клянутся, вроде бы прикладывают руку к сердцу, а на колени встают, только давая присягу. Или нет? Тогда, наверное, он умоляет о чем-нибудь. Ага, пришел взять денег в долг, не так уж и хорошо он живет, скорее всего. Бедняжка остался круглым сиротой, а ведь он еще и учится. Нам с Элис остается только молиться, чтобы с нами ничего не случилось до того, как наш мальчик встанет на ноги и сможет сам зарабатывать себе на жизнь. Ладно, пойду пока проверю в спальне, уж она-то господам точно не понадобится».

Уж спальню скрюченный человечек обшарил со всем тщанием, словно расплачиваясь за свои неудачи в прочих местах. Однако и тут его ожидало поражение. Часов не было нигде. Смирившись со своей судьбой, он уныло проковылял к двери, как вдруг она неожиданно открылась, едва не сшибив его с ног. На пороге стоял герцог.
- А, это ты, Холл, - произнес он, - и чем это ты тут занят?
- Сэр, я ищу ваши часы. Вы сами приказали, сэр.
- Ах это… - задумчиво протянул герцог, - Ну так можешь не беспокоиться, я их уже нашел.
И, не глядя на замершего в ошеломлении человечка, прошел в спальню.
- Джонатан, сюда, - окликнул он опять о чем-то задумавшегося гостя, - а ты, Холл, можешь пока быть свободен. И если хочешь, завтра съезди в Лондон, навести семью. Все, иди.
С этими словами сэр Найджел захлопнул перед слугой дверь спальни.
«И что это понадобилось герцогу в спальне? – раздумывал человечек, шаркающим шагом бредя по коридору, - к тому же с ним гость. Может быть, у него там хранятся какие-нибудь документы или деньги? Или же деньги у него в банке? А, кто их, этих благородных, разберет».
По дороге на кухню, скрюченный человечек опять встретил горничных, которые поспешно отскочили друг от друга, почему-то густо покраснев.
«Сплетничали, небось» - решил Холл и продолжил свой путь, предвкушая завтрашний день и встречу с семьей.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

Зверек

Название: Зверек
Автор: Juiko
Бета: Ptrasi
Фандом: ориджинал
Жанр: слеш
Рейтинг: PG
Предупреждение: на самом деле, где-то там был стимпанк, только его не видно. Откуда-то вылезла мистика ( А так же в наличие имеются штампы и пафос, товарищи, пафос.
От автора: вообще-то написано по заказу Zantsu, который хотел: «что-нибудь чувственное. О харизматичном, красивом, подавляющем мужчине. БДСМ».

С БДСМом ты загнул, это я сразу говорю. Я оказалась не в состоянии выполнить ни одно из твоих пожеланий. Хотя, герцог Чарльз красив, ага. А толку? Но, тем не менее, это – тебе. Прости, что я такой отвратительный соавтор и человек )

читаем

Карета. Почему я не взял карету? Достаточно было одного распоряжения Джеку, и он заехал бы за мной в клуб. Но нет. Я подумал: «Зачем же мне карета? Неужели я не в состоянии дойти до дома на собственных ногах?». Ну, разумеется, я в состоянии. Вот только уже темнеет, и улицы Лондона перестают казаться таким уж радостным местом. О, да. Они становятся темными, ну, знаете, когда солнце заходит. И в этой темноте бродят всевозможные нежелательные элементы, встреча с которыми совсем не в моих интересах. По крайней мере, сегодня. По крайней мере, без оружия.
Пока я сосредоточенно переставлял ноги в том направлении, которое, при удачном стечении обстоятельств, приведет меня домой, в мире многое изменилось. Во-первых, наконец-то начали зажигать газовые фонари. Если бы еще эти коптящие пятна света как-то помогали, я был бы значительно более счастлив. Во-вторых, поток прохожих качественно преобразовался. Именно. Количественно он остался практически прежним, вот только состав его обновился, причем весьма ощутимо. Такие милые моему сердцу ремесленники и прочие мирные горожане поспешно исчезли, а на их место пришли мрачные фигуры в плащах. Это в лучшем случае. На большинстве было надето такое невероятное платье, которое заставило бы придворных модников и модниц попадать в обмороки. Ага, монстры очень эксцентричны. Нет, собственно мне ничего особенно не угрожало, мало кто осмелится тронуть родственника герцога Найджела Прайдхолда. Проблема только в том, чтобы успеть сообщить об этом факте моей биографии до того, как моя голова расстанется с телом. Ну почему же я не взял карету, как все нормальные люди?
До дома оставалась буквально пара шагов, когда я наткнулся на темную фигуру, склонившуюся над чем-то. Вернее, над кем-то. О, первые жертвы, как любопытно. Кому-то не повезло. В лучшем случае его просто ограбят. В худшем случае его съедят, или что-нибудь вроде того. Вы знаете, в это время суток совершенно противопоказано выходить из домов людям, склонным помогать ближнему, утверждать справедливость и спасать попавших в беду. К счастью, я к подобным личностям не отношусь. Мне, в сущности, безразлично, что случится с этим несчастным, гораздо важнее успеть пройти мимо.
Но моим чаяньям было не суждено стать явью. Темная фигура, судя по всему, услышала мои шаги, или просто что-то почувствовала, и обернулась. Ну вот, меня опять попытаются съесть. Какая неудача.
- Помогите, пожалуйста, - проговорила фигура.
Очень необычная формулировка. Как правило, говорят что-то наподобие: «кошелек или жизнь» или «мальчик, сегодня был твой последний день». Ну, в крайнем случае, просто молча пытаются убить. Впрочем, это я сгущаю краски. Прямо посреди улицы никто никого не убивает. Обычно.
- Мистер, тут какой-то молодой человек. Ему плохо, не могли бы вы поймать кэб, его нужно отвезти в больницу.
Ну, надо же. Оказывается, это представитель тех самых доблестных героев, всегда спешащих на помощь. А я принял его за монстра. Какая ирония. Ладно, я уже почти дома, можно прибавить шагу.
Я уже практически прошел мимо, и тут увидел лицо того самого «молодого человека», которому плохо. Тобиас? Нет-нет, скажите мне, что это не так. Однако это и в самом деле тот самый мальчишка, удивительно, что я его узнал спустя два года. Особенно в темноте.
Он практически не изменился, даже не вырос, хотя должен был. Да уж, у него далеко не самый цветущий вид. Не знаю, что меня толкнуло на этот поступок, не знаю. Мне ведь не было никакого дела до того, что этот парень сейчас тут собрался умирать. Я не видел его два года, с тех пор как ему было шестнадцать. И все-таки я подошел к сердобольному прохожему и сказал:
- Это мой знакомый. Я позабочусь о нем.
Тот посмотрел на меня с откровенным скепсисом.
- Неужели?
- Именно. А сейчас, мистер, не могли бы вы быть так любезны отойти в сторону?
Защитник обездоленных молниеносно вскочил на ноги и вцепился когтями в мое горло.
- Мальчику действительно нужна помощь, мистер. Неужели вам так сложно ее оказать?
А ведь он и вправду монстр, я не ошибся. Какой любопытный экземпляр.
- Я непонятно выразился? Это. Мой. Знакомый.
- Да кто ты такой? – дыхание незнакомца отдавало гнилью. Трупоед или у него просто проблемы с зубами?
- Мое имя Чарльз Прайдхолд, если вам это о чем-то говорит.
- Прайдхолд? – ошарашено повторил монстр, отшатываясь и резко втягивая когти, - прошу прощения, сэр, я не знал, что это ваш друг. Желаю вам приятного вечера.
И он, поспешно раскланявшись, удалился. Пф, животное.
Кажется, Тоби стал еще легче, чем раньше. Я даже испытал что-то наподобие стыда за то, что выгнал его тогда. Или не испытал. С чего бы. Однако выглядит он нездорово. Да и, кроме того, просто так люди сознание посреди улицы не теряют. Ран нет. Голод или болезнь? Ладно, дома разберемся.
Когда я заявился домой с телом Тоби на руках, Джек даже на мгновение изменил своей привычной сдержанности, и непреличнейшим образом вытаращил глаза. Ну разве так себя должен вести слуга в доме герцога Прайдхолда? Позор.
Очнулся Тобиас уже лежа в постели, одетый в новую чистую рубашку, рядом с ним стояла перепуганная служанка Мэри с тарелкой мясного бульона. Я сидел в кресле, стараясь казаться как можно незаметнее, чтобы дать мальчику прийти в себя и повременить с глобальными потрясениями его психики.
Какой у него жалкий растерянный вид. За эти два года даже это не изменилось. Словно он не знает, где оказался, и очень боится узнать. А сейчас он даже еще более жалок. Худой, такой худой, бледный и несчастный. Мне кажется, я чувствую запах смерти, исходящий от него. Запах смерти, запах болезни, запах слабости. Отвратительный удушливый смрад. Зачем я притащил его домой? Стоило не мучить его и дать мирно скончаться, не приходя в сознание, от лап какого-нибудь монстра. И все-таки, интересно, что же с ним случилось?
Мэри, изо всех сил стараясь не коситься в мою сторону, осторожно подошла к постели и робко наклонилась над Тоби.
- Эм… мистер, простите… Мистер?
Тоби смотрел сквозь нее с совершенно невменяемым видом.
- Мистер, вам стоит немного поесть. Вы слышите меня, мистер?
Тоби ничего не ответил и продолжил наблюдать за пустотой.
Тогда Мэри решилась притронуться к его плечу, отчаявшись привлечь его внимание словами. От прикосновения Тоби вздрогнул и, наконец, сфокусировал глаза.
- Мистер, поешьте, пожалуйста.
- Где я?
- Вы в безопасном месте, мистер. И теперь вам следует поесть, вы слишком слабы.
Но эти слова отнюдь не успокоили Тоби, напротив, они словно натолкнули его на какую-то мысль. На его бледном лице отразилась смена растерянности сосредоточенностью, а потом ужасом.
- Нет! Я должен идти к Артуру! Он ждет меня!
Артур – имя его отвратительного братца. Когда-то он работал у меня, но я поймал его на воровстве. Банальнейшей попытке похитить серебряные столовые приборы. Вы можете себе представить подобный примитивизм? Признаться, я был в шоке. Но в куда больший шок меня повергло его предложение обменять свою свободу на братца. Он был согласен отдать собственного шестнадцатилетнего брата и позволить творить с ним все что угодно, только бы я не сообщал о его преступлении в полицию. Это ли не пример человеческой жестокости, трусости и лицемерия? Мне было любопытно понаблюдать за братом подобного чудовища, так что я согласился. Но, вопреки моим ожиданиям, мальчик оказался смирным, кротким и совершенно не склонным ко лжи и преступлениям.
- Мистер, вам следует поесть и отдохнуть, - попыталась успокоить его Мэри.
- Нет! Артур сказал, чтобы я не опаздывал, иначе он меня выгонит. Я должен идти!
- Но, мистер, сейчас ночь, вы не можете!
Однако для Тобиаса это, судя по всему, никак не являлось аргументом. Он предпринял жалкую попытку уйти, но не смог сделать больше трех шагов и бессильно опустился на пол. Мэри перепугалась уже по-настоящему, и ей стоило огромных усилий следовать приказу и не оглядываться на меня.
- Мистер, я помогу вам вернуться в постель. Вы немного поедите, выспитесь и вам станет легче. Давайте, мистер.
Но Тоби впал в какое-то невменяемое состояние. Он не предпринимал попыток ползти, и слава Господу, потому что я уже с трудом представлял, как можно выглядеть более жалким, чем он сейчас. Он только повторял:
- Артур выгонит меня. Выгонит меня. Я должен идти.
Ну, самое время вмешаться. Может быть, шок выведет его из этого состояния. Я поднялся с кресла, и, подойдя ближе к нему, произнес:
- Ты никуда не пойдешь, Тоби. И Артуру придется смириться с этим.
Глаза его так широко распахнулись, что мне стало едва ли не противно от того, какими они стали большими, словно бы выпуклыми, как будто даже еще более черными. И полными такого непонимания, страха, неверия. Он, не отрываясь, смотрел мне в лицо, и неожиданно начал всхлипывать.
- Сэр, сэр Чарльз. Это вы? Почему? Это вы?
Он жалко дернулся, кое-как подполз ко мне и попытался обнять мои колени, но его руки двигались как-то бестолково и словно бы не в тех направлениях, что он хотел. Я стоял и смотрел на это пресмыкающееся существо у моих ног, у меня даже не хватало духу назвать его человеком. Он весь как-то дрожал, слезы текли у него отовсюду: из глаз, носа, рта. Я никогда не мог понять - как в таком худом маленьком теле может помещаться столько влаги? Он тихонько хныкал, сжимал мои колени слабыми тонкими руками. А я стоял и смотрел, как он корчится, испытывая почти физическую боль и еще что-то. Что-то, что заставило меня выгнать перепуганную Мэри из спальни. Что-то, что заставило меня поднять Тоби с пола и уложить в постель. Что-то, что заставило меня собственными руками кормить его бульоном. Глотая последнюю ложку ароматного мясного отвара, он не сводил с меня жалобных влажных глаз, словно боялся, что я исчезну. Наконец бульон был съеден, а Тобиас перестал плакать.
- Сэр Чарльз, простите, я доставил вам столько хлопот… - неуверенно начал он, делая еще более несчастные глаза.
- Не стоит, Тоби.
- Сэр, я должен вам сказать… Понимаете, мне лучше уйти…
Что? Я собственноручно с ним возился, а он желает уйти?
- Я так не думаю.
- Понимаете, сэр, я болен. Это чахотка, сэр. Вы можете заразиться…
Боги, так вот в чем причина его неестественной бледности, худобы и слабости. А ведь, если подумать, не выгони я его тогда, два года назад, на улицу, ничего этого с ним не случилось бы. Впрочем, что это я? Захотел и выгнал. А теперь захотел и подобрал. Да, так и должно быть.
- И ты говоришь это мне, родственнику Найджела Прайдхолда? Нет, мальчик, я не могу заразиться.
- Но вы же не… еще не… Вы же все еще человек, сэр?
- Ну, на самом деле, одного бессмертного герцога Прайдхолда вполне достаточно. И все-таки, чахотка, как и большинство человеческих болезней, мне не страшна.
- А мой брат, сэр… Его следует предупредить…
- О, нет, предупреждать его никто не будет. Ни-за-что. Впрочем, не думаю, что он так уж расстроится из-за твоего исчезновения.
Тоби немного испуганно откинулся на подушки и замер, настороженно наблюдая за мной. А я, рассматривая его темно русые волосы, словно расплескавшиеся на белой ткани, не мог удержаться от воспоминаний о том Тобиасе, которого я знал два года назад.
Услышав предложение Артура, я решил не отказываться от возможности приобрести новую игрушку, тем более что этот неудачник так ничего и не украл. Мальчик пришел на следующий день, получив записку от брата. Признаться, я не был уверен, что он вообще явится. Однако же ровно в десять часов утра я оказался свидетелем трогательной встречи двух любящих братьев. Искренняя радость, с которой младший обнимал Артура, резала глаза мне, человеку, знавшему, чего на самом деле стоит его старший братец. Я потребовал от своего бывшего слуги подробного объяснения сложившейся ситуации и нашего договора. Я ожидал гнева, возмущения, обиды со стороны Тоби, отказа повиноваться. Но ничего этого не произошло. Он только еще раз уточнил, все ли в таком случае будет в порядке с Артуром, и повернулся ко мне, ожидая указаний.
«Какой милый мальчик, - подумал я тогда. –Посмотреть бы на него, когда он вырастет». Да, тогда я не подозревал, во что превратится симпатичный жизнерадостный подросток спустя всего два года. Да и вырасти ему, скорее всего, не суждено. Чахотка все еще считается неизлечимой. Но тогда я видел перед собой только покорную игрушку, готовую исполнить любой мой каприз. Мне было интересно, как долго он будет послушен, и когда, наконец, не выдержит и начнет сопротивляться. Но мальчик терпел и терпел. Нет, только не думайте, я не причинял ему боль. По крайней мере, физическую. Я только медленно изводил его душу.
Сперва малыш был очень пуглив, мне пришлось приучать его к себе. Он просто сидел в моем кабинете, пока я работал. Сидел в столовой, пока я ел. Сидел в библиотеке, пока я читал. Спустя какое-то время он научился немного расслабляться в моем обществе. Ах, да, я выждал дня три или четыре. Я был сама любезность, я практически кормил его с рук. Я был ласков и добр. Добрый, добрый хозяин, разве можно желать большего? Малыш научился мне доверять. Но это было еще не все. Следующий этап оказался для него неожиданностью. Утром в столовой я старательно не замечал его. У него была такая недоуменная мордашка, что я с трудом удерживался от смеха. Потом я направился в библиотеку. У бедного Тоби едва слезы на глаза не наворачивались, когда он осознал, что я действительно его игнорирую. Он попытался сам со мной заговорить, но я оставил эту попытку без внимания. Несмотря на то, что за весь день я ни разу не взглянул в его сторону, малыш старательно вел себя словно ничего не случилось и сопровождал меня повсюду, как верный пес. Надо сказать, я был тронут.
Следующим утром все было как обычно. За завтраком я принялся рассказывать ему, как тоскливо было на последнем приеме леди Аманды и как я соскучился по моему «дядюшке» (на самом деле пра-пра-пра-дедушке, или как-то так) Найджелу. Тоби восторженно смотрел на меня, радуясь, что я снова замечаю его, только иногда в его взгляде проскальзывала настороженность и словно бы какая-то обида. Должно быть, бедняжке нелегко пришлось вчера. Да и ночь у него явно была не самая радостная. Я старался не обращать внимания на темные круги у него под глазами. В конце концов, какое мне дело до самочувствия моего временного домашнего животного.
А вечером я, вместо того, чтобы отправить его спать, сказал:
- Ну что ж, самое время выполнять условия сделки между мной и твоим братом, как ты думаешь?
А он только побледнел и взглянул на меня испуганно, но произнес с какой-то решительной покорностью:
- Как вам будет угодно, сэр.
- В таком случае, ты уже осведомлен, где находится моя спальня?
Бедный, бедный маленький Тоби. Он был таким испуганным и таким послушным. Он так дрожал. Он казался таким несчастным, но в глазах его была Сахара. Они были сухими и словно бы бесконечными. Они опаляли. Они были спокойны. Все его хрупкое тельце сотрясалось с ног до головы, а глаза словно впитали в себя неподвижность пустыни. В его черных глазах черное солнце смотрелось в черный песок. И мне казалось, что дотронься я до них – они окажутся раскаленными и шершавыми. Я не мог смотреть на них. Я хотел спрятаться от них. Я достал черную ленту и завязал их. Но даже и тогда чувствовал, как под тканью раскаленное солнце улыбается раскаленному песку. Но теперь со мной было маленькое слепое тельце Тоби, такое беззащитное и трепетное. Он был похож на мокрого зверька – слишком тонкий, слишком растерянный и такой жалкий, жалкий, жалкий, что его хотелось немедленно успокоить. Прижать поближе, погладить по темно-русой голове, согреть и уложить спать у себя на груди. И я прижал моего маленького зверька к себе, а он всхлипывал и тонко стонал. Он больше не казался несчастным. И я гладил его по темно-русой голове, по нежной коже, а он подставлялся под мои ладони и больше не казался несчастным. И я согревал его своим дыханием, своими поцелуями, а он комкал в кулачках простынь и больше не казался несчастным. Потом я уложил его спать на своей груди. Он был таким легким, мягким, теплым и ласковым, и в глазах его высокое черное небо любило нежный черный песок.
Утром Тоби посмотрел на меня огромными растерянными глазами. В них не было пустыни, в них были испуг и непонимание. Утомительный маленький щенок. Глупый брошенный котенок. Бессмысленный, ничего не понимающий зверек. Я понял, что устал от него. Я понял, что он мне надоел. Я понял, что от него следует избавиться. Еще три дня я был с ним любезен, мы по-прежнему встречались по утрам в столовой, он по-прежнему практически всюду следовал за мной. Как же мне хотелось кормить его с рук, держать на коленях, гладить по голове. Но это уж слишком. Я заводил не домашнего любимца, я заводил игрушку, которую следовало сломать. Она предназначена именно для этого, а не для того, чтобы любить ее. Но почему, почему у меня никак не получается нарочно причинять ему боль? Значит, игрушка бесполезна? Значит, от нее следует избавиться? Да, именно так.
Он прожил у меня чуть дольше недели, когда я сказал ему убираться. Видели бы вы его несчастный жалкий взгляд. Он никак не мог понять, за что я прогоняю его. Он не мог понять, что он сделал не так. Он не мог понять, чем я недоволен. Но он оставался все таким же покорным животным и поэтому, не сказав ни слова против, ушел. Я не знал, куда он пойдет, как будет жить, меня это не волновало. Я избавился от бесполезного зверька, которого слишком хотелось жалеть. Я избавился от него сам. Я победил.
Но вот теперь этот бесполезный зверек лежит в постели и смотрит на меня своими блестящими черными глазками. Я сам принес его в свой дом, сам уложил на чистые простыни и сам накормил. Зачем? Это просто очередной каприз, да.
- Сэр Чарльз, а… когда я смогу пойти домой? – осторожно интересуется мой маленький зверек.
Хороший вопрос. Нет, очень хороший вопрос. Лучший. Когда мне захочется отпустить его? Завтра? Через неделю? Через месяц? Когда? Ему осталось жить не так уж и долго, скорее всего. Впрочем, это зависит от стадии заболевания.
- Тоби, ты давно болен?
- Я не знаю, сэр. Мы обнаружили это около месяца назад, но я еще не кашляю кровью, так что…
- И как же вы, в таком случае, узнали о болезни?
- Мы с братом работали у врача… Вы, наверное, слышали, он недавно приехал в Лондон. Один из последователей мистера Рентгена. У него какой-то прибор, который может показывать, что у человека внутри. Так вот, когда проводили какие-то испытания и проверяли, не повредился ли аппарат во время поездки, сняли и мои легкие. Тогда доктор и сказал, что я болен, но это только начало болезни. Потом он предложил мне найти какую-нибудь другую работу.
Мой маленький бесполезный зверек рассказывает о том, как у него нашли неизлечимую болезнь и чуть кривит рот в болезненной гримасе, но глаза его радостны. Ему больно вспоминать, что он скоро умрет. Он счастлив, что я слушаю его. Он говорит и судорожно цепляется руками за одеяло, за чистую белую ткань, судорожно цепляется глазами за мое лицо, за чистую гладкую кожу. Такой маленький, слабый, несчастный. И мне снова хочется пожалеть его. Но я уже покормил его с рук, я уже принес его в постель, поэтому я осторожно провожу ладонью по его еще не мытым темно-русым волосам. Мне кажется, если я нажму чуть сильнее, эти большие доверчивые глаза окрасятся болью. Он такой хрупкий, нежный, ранимый. Такой мягкий и ласковый. Он легонько жмурится, пока моя рука перебирает его волосы. Мой маленький зверек. Следует присмотреть ему одежду.
- И где ты теперь работаешь?
- Сейчас нигде… У меня не хватает сил даже на простейшую работу. Бедному братцу приходится работать за двоих. Ему так тяжело…
- Значит, он будет только рад, если в один прекрасный день ты просто не вернешься домой? Опять же, не придется тратить деньги на твои похороны.
- Сэр, не говорите так о моем брате! Он будет волноваться! Он заботился обо мне все это время!
Голос моего маленького зверька дрожит и срывается. Он так трогательно возмущен. Он так предан своему подонку-брату. Ладно-ладно, ему вредно так волноваться.
- Ну, может быть, он не такой мерзавец, как я думал. Значит, нам все-таки следует предупредить его.
- Но… вы в самом деле хотите оставить меня у себя, сэр? Это же лишние расходы, и вам скоро надоест…
Как же неприятно это слышать. Надоест. А ведь он и не может думать иначе после того, как я его выгнал в прошлый раз, не объясняя причин.
- Если надоест, я найду хорошее место, куда тебя устроить. Не волнуйся, на улице ты не окажешься.
- Спасибо, сэр. Вот только, - он запнулся и неуверенно взглянул на меня, - зачем вам это все?
А ведь и в самом деле, зачем?
- Я так хочу, Тоби. А теперь тебе следует поспать.

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш

---

Hirudo

Название: Hirudo
Автор: Juiko
Бета: Zantsu
Фандом: ориджинал
Жанр: стимпанк, слеш
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Статус: закончен

читаем

Двадцать седьмого апреля 189… года я, Уильям Баттерстоун, неожиданно для себя, оказался свидетелем события, которое обещало в очередной раз перевернуть мир с ног на голову и изменить жизнь множества граждан Лондона, а впоследствии и всей Британии. И даже, вполне возможно, всего мира.
Конференция, на которую я попал, должна была оказаться любопытнейшим зрелищем. Во-первых, она проводилась в здании Лондонского университета, но в то же время только частично напоминала научное мероприятие. Что-то в ней определенно было от светского приема. Но это и неудивительно, все-таки она была посвящена новому открытию Невилла Анлокера. Оно уже наделало немало шума в научном мире и дело дошло даже до того, что сейчас решался вопрос массового производства новой машины, которая была не слишком поэтично названа автором «пароконь». Собственно, данный прием-конференция затевался в качестве генеральной репетиции перед представлением изобретения королеве, после которого она уже окончательно объявит решение – выпускать пароконей на улицы Лондона, или нет. Конечно, от слов королевы не так уж много зависит, так что сегодняшняя конференция гораздо важнее, именно на ней все должно решиться. Разумеется, на таком ответственном мероприятии присутствовало множество придворных, а также королевские специалисты, которые должны были одобрить, или же наоборот, забраковать чудо-машину. И одновременно, поскольку мистер Анлокер являлся профессором Лондонского университета, можно было увидеть множество студентов, особенно с Технологического факультета, которые, как известно, родовитостью не отличаются.
Я немного побродил по залу, разглядывая разношерстную публику. Дворяне, к числу которых относился и я, выглядели традиционно безупречно, и презрительно косились на небрежно одетых, порой даже в грязном или заштопанном платье, студентов технологического факультета. Те же, в свою очередь, не скрываясь разглядывали дворян, и то и дело можно было услышать что-нибудь о «расфранченных скотах» или «надменных выродках». Но исключительно шепотом и между особенно бедно одетыми студентами. Большинство же было настроено сравнительно миролюбиво, или, по крайней мере, казались таковыми. Поразительно, как проявляется практически насекомая мимикрия в человеческом обществе. Возьмите простейший пример: всем известно, что пауки – злейшие враги муравьев (здесь налицо классовая вражда), однако паук синемозина муравьевидная (да-да, я тоже смеялся, когда услышал это название от приятеля) так похож на муравья, что, лишь внимательно приглядевшись, удается распознать мимикрию. Стоит ли приглядываться к студентам?
Собственно представление нового изобретения должно было начаться довольно скоро, так что я предпочел поторопиться, пробираясь к выделенному для меня месту в первых рядах. Несмотря на то, что мой отец, Даниэль Баттерстоун, был всего лишь лордом (в самом деле, какая мелочь), он был вхож в самое высшее общество, потому как являлся счастливым обладателем немереного количества денег. Наша семья, начиная еще с деда, традиционно вкладывала деньги во все, что было связано с железной дорогой. На данный момент мы получали инвестиции от проекта, занимавшегося разработками улучшенного парового двигателя. Теперь, когда все паровозы были оснащены по новой схеме, наша прибыль была просто сказочной. Кроме того, отец не терял времени зря и потихоньку вкладывал деньги в различные научные разработки. Не всегда удачно, но все же нельзя было отрицать, что у него просто невероятная интуиция – большинство проектов обещали быть довольно прибыльными. И присутствие нашей семьи на сегодняшнем мероприятии довольно много значило, обостряя и без того напряженную обстановку.
Я осторожно уселся в кресло рядом со своим братом. Мне еще повезло с соседями – это были мои родственники, Рональд и Герберт. Но не всем сопутствовала такая удача. Отец должен был испытывать сомнительное удовольствие от соседства с герцогом Найджелом Прайдхолдом. Радость общения была тому практически недоступна, не то из-за презрения к менее родовитому соседу, не то по причине его нечеловеческой природы. Каковы бы ни были причины, он никогда не жаловал отца, и уж тем более нас. Помнится, матушка ужасно на этот счет расстраивалась, как же – герцог Науджел обладает таким влиянием при дворе! Она изо всех сил пыталась ему угодить, когда мы с ним встречались на приемах, и, должен заметить, я бы на месте отца не стал терпеть подобное поведение. Однако он уже давно равнодушен ко всем выходкам матери, даже не считает нужным их комментировать. К тому же герцог тоже не был впечатлен и предпочитал ее просто не замечать, впрочем, как это привык делать и отец. Несчастная матушка после этого совсем отчаялась и, распрощавшись с былыми временами, переключила свое внимание на простых лордов.
Наконец, на импровизированную сцену вышел высокий мужчина, кажется сам Невилл Анлокер. Я видел его только в университетских коридорах пару раз и то мельком, поэтому не мог сказать уверенно. Он подошел к кафедре темного дерева и позвонил в колокол, прикрепленный к ней сбоку, призывая аудиторию к тишине. Я в последний раз огляделся по сторонам. Возле самой сцены сидела в креслах знать и профессора университета, за их спинами был невысокий барьер, отделяющий особых гостей от толпы простых студентов, которым сиденья были не положены. Да и в самом деле, на такое количество народу стульев не хватит, да и не к чему это – стоя людей больше помещается. Так что с комфортом устроились только самые почетные гости. Мистер Анлокер дождался, пока установится хотя бы относительная тишина, и наконец, заговорил:
- Уважаемые господа, мое имя, как вы должно быть уже догадались, Невилл Анлокер, и сегодня мы с вами собрались, чтобы поговорить о моем новом изобретении, которое известно как пароконь.
Толпа студентов отреагировала на приветствие дружным радостным гулом. Мистер Анлокер мягко улыбнулся и немного подождав, продолжил:
- На самом деле, не такое уж оно новое и уже успело наделать шуму в мире науки, но сегодня пришло так много людей, чтобы, наконец, увидеть его воочию. Однако, приступим.
Мистер Анлокер подошел к ширме, которая располагалась в центре сцены и, по-видимому, до поры скрывала пароконя от любопытных глаз. Остановился и, подождав ассистента, убрал ее в сторону. В зале снова поднялся шум, все возбужденно переговаривались, разглядывая чудо-машину. Однако моим вниманием завладел вовсе не загадочный механизм, а не менее загадочный ассистент изобретателя. Молодой, слишком молодой, скорее всего он взрослее, чем кажется, но и в таком случае, ему едва ли больше восемнадцати, невысокого роста и такого хрупкого сложения, что на фоне мистера Анлокера казался существом какой-то другой расы. Его черные спутанные волосы практически скрывали бледное лицо, которое показалось мне смутно знакомым. Встречались в университете? Не знаю, чем он меня так зацепил, однако только как следует его рассмотрев, я обратил внимание на пароконя. Надо признать, механизм выглядел довольно впечатляюще. Металлическая конструкция весьма условно напоминала лошадь. К основному корпусу, выполненному из металла, крепились четыре паучьи ноги тоже, разумеется, из металла, которые сейчас находились в состоянии покоя, но я слегка поежился при мысли о том, как они должны выглядеть в движении. А они должны были выглядеть весьма и весьма внушительно, потому как если верить словам мистера Анлокера, это устройство способно развивать скорость, сравнимую со скоростью скаковой лошади. Лично мне это казалось маловероятным, но, с другой стороны, в паровоз и железную дорогу люди верили еще меньше, однако же, сегодня мы можем с уверенностью утверждать, что это одно из замечательнейших изобретений нашего времени. Размером металлический «конь» несколько уступал среднестатистической лошади, но все же внушал уважение. Разумеется, все горели желанием посмотреть параконя в действии, но этому чаянию пока было не суждено сбыться – окончательные испытания были проведены королевскими техниками еще вчера. А раз сегодняшняя конференция все-таки состоялась, значит, машина работает исправно.
Разглядывать параконя дальше мне было неинтересно, я совершенно не разбираюсь во всех этих паровых двигателях, конденсаторах и предохранительных клапанах, поэтому я начал разглядывать окружающих. Отец сосредоточенно хмурился, глядя на сцену, очевидно, он уже строил какие-то планы и подсчитывал возможную прибыль. Сэр Найджел был традиционно надменен и молчалив. Что касается моих дорогих братцев, Рональд еще пытался как-то подражать отцу и раздумывать о тратах и доходах, но Герберт откровенно скучал и едва ли не зевал. Только в качестве развлечения он выбрал не окружающих, а наблюдение за все тем же хрупким ассистентом, который привлек и мое внимание. Боже мой, ну разве можно так откровенно поедать кого-то глазами на публике? У моего братишки отвратительные манеры.
Не удержавшись, тоже начинаю следить за парнем. Ну до чего забавен! Стоит рядом с разглагольствующим мистером Анлокером и хмуро, из-за нависающих на лицо волос, разглядывает зал, кривя губы в почти пренебрежительной ухмылке. Словно он вынужден стоять перед толпой пауков и изображать вежливость, тогда как на самом деле они ему глубоко противны. Хм, не любит аристократов или просто устал? Может и устал, но не в этом дело. Да и не в ненависти к знати тоже. Тут, по всей видимости, что-то другое. Возможно, именно такой взгляд был у господина Ницше, когда он видел тех, кого называл «маленькими людьми». Ну да, пожалуй, что-то менее мерзкое, чем пауки, но еще ощутимо не дотягивающее до уровня настоящих людей. Что ж, в некотором роде я его понимаю. Люди, за редким исключением, бессмысленное стадо. Даже аристократы, как мне ни печально это признавать. Впрочем, о чем это я? Я ведь и сам избалованный богатый бездельник, прожигающий свою жизнь. Но нет, я не буду молчать, я могу позволить себе говорить, пусть и не вслух. Я могу обличать знать, так сказать, изнутри. И то, что это буду делать я, изнеженный младший ребенок в семье, потехи ради поступивший на философский факультет, придаст моим словам особенную пряность. Но все это чепуха, уж кого, а обличителей было полно во все времена. Сколькие из них порицали безнравственность, отсутствие морали, власть сильных и богатых и угнетение слабых и бедных. И что мы видим? До сих пор совершаются убийства, продают и покупают душу и тело, властвуют сильные и богатые, а бедные и слабые страдают и гибнут тысячами. Есть ли толк от того, что кто-то кричит о добре и захлебывается слезами, глядя на бедствия?
После окончания презентации я решил ненадолго задержаться и посмотреть, что придумали студенты, чтобы поздравить профессора Анлокера. Герберт тоже решил остаться, а Рональд одарил нас презрительным взглядом и гордо прошествовал к выходу. Отец немного понаблюдал за удаляющейся спиной старшего сына, потом повернулся к нам и с улыбкой пожелал как следует повеселиться.
Веселье и в самом деле предполагалось. Невилл Анлокер – кумир молодежи. Популярность его, среди студентов технологического факультета и без того бывшая на высоте, теперь, казалось, вовсе не знала границ. Признаться, я и сам весьма рад был успеху изобретателя, а что уж говорить о тех, кто с ним знаком. Разумеется, удачу на конференции решили отпраздновать. Разумеется, позвали мистера Анлокера. И, что неожиданно, он согласился. Осмотревшись по сторонам, я отметил, что молодой ассистент тоже идет и испытал некоторого рода удовлетворение.

Празднество проходило в заведении Форрестера. Это было, как выразился один из студентов, «питейное заведение бордельного типа». Очень меня позабавило выражение лица Герберта при этом высказывании. Больно уж он был поражен и даже растерян. Ну конечно, братец привык к великосветским пьянкам, если можно так выразиться, и к элитным борделям. Что касается меня, злачные местечки Лондона не были для меня такой уж неисследованной землей. В конце концов, недаром ходят сплетни о любви высокородных лордов к разного рода притонам. К примеру, я в подобных заведениях бывал вместе с наследником графа Чертбери, который оказался большим любителем переодеться в одежду попроще и поискать развлечений на Улицах Лондона. Я, по крайней мере, не увлекаюсь азартными играми.
Конечно, здесь было грязно. Грязно и холодно, но чего еще ожидать от ночных Улиц Лондона. Сдвигать столы вплотную мы не стали, это ничего бы не дало - нас слишком много. Да и бесполезно пытаться изображать одну большую компанию, когда большинство даже не знакомы друг с другом. Впрочем, это ненадолго. Скоро, скоро все напьются и станут братьями. Грязными братцами-свинками станут все. И я вместе с ними. И, кажется, я уже маленькая свинка и жду, жду, жду того, кто станет моим братцем на сегодняшний вечер.
Герберт немного ошарашено косится на раскрашенных девиц, неожиданно соткавшихся из сигаретного дыма и зловония кабака-борделя. Немного более ошарашено косится на меня, бодро заливающего в себя дешевый виски. Ах, неблагородный напиток! Какой удар по его изысканному вкусу! Но гораздо, гораздо более ошарашено он косится на ассистента мистера Анлокера, неведомо как оказавшегося за одним столом с нами. А я… а я не кошусь, я практически не свожу с него взгляда. Здесь не слишком светло, масляные лампы коптят, накурено и я к тому же пью уже не первый стакан виски, так что при всем желании не могу как следует его разглядеть. И, тем не менее, пытаюсь. Но вижу только размытое пятно черных волос, размытое пятно бледного лица и почему-то очень четкие пуговицы на рубашке. Костяные пуговицы на какой-то темно-серой рубашке, чудесным образом гармонирующей с жилетом более светлого оттенка.
Не выдерживаю и встаю из-за стола. Стоит пойти подышать воздухом. Но эта идея мгновенно рассеивается и теряется где-то среди клубов дыма, потому что вслед за мной встает предмет моих душевных мук. Мук ли? Он пристально смотрит мне прямо в глаза. Его лицо невыразительно. Его взгляд невыразителен. Но пуговицы на его рубашке почему-то наталкивают мой опьяненный мозг на какую-то смутную мысль. Я предпочитаю не разбираться, какую именно, а просто киваю ему и иду в направлении коридорчика, ведущего к комнатам для желающих уединенных развлечений. Не знаю, почему я иду туда, не знаю зачем, не знаю, откуда такая идея пришла в мою голову. Просто эти костяные пуговицы выглядят как-то неправильно.
Забираюсь в полумрак коридорчика и жду. Жду недолго. Его шагов не слышно из-за воплей, хохота и повизгиваний пьяных студентов и продажных женщин, но я знаю, что ступает он тихо, почти неслышно. Откуда я знаю? Да какая, к черту разница, может быть, он на самом деле оглушительно топает, но мне просто хочется думать, что это не так. Мне приятно так думать. Я снова пытаюсь разглядеть его лицо. Ну хоть глаза? Но для этого слишком мало света, слишком много виски, да и вообще, какое мне дело до его глаз?
И тут я неожиданно осознаю, что мы стоим в темном коридорчике и молчим. Осознаю и начинаю смеяться.
- Что ты думаешь о приличиях? – интересуюсь я, когда, наконец, могу говорить, - мое имя Уильям Баттерстоун.
- Джонатан Блэкдамп. Полагаю, иногда они могут быть полезны.
- Однозначно. Но как ты смотришь на предложение забыть о них на сегодняшний вечер? – я подхожу к нему практически вплотную, все-таки делая еще одну попытку разглядеть выражение его лица.
Тогда он медленно и как-то неуловимо порочно улыбается, и шепчет, скользя ладонью по моей руке:
- Пошли?
Вот так. Ну, я по крайней мере спросил его имя, что на самом деле было не так уж необходимо, но довольно приятно. Или полезно? Или… Черт, я уже совсем не соображаю. Какой кошмар.
А тем временем Джонатан лукаво, да-да именно лукаво, не надо думать, что я преувеличиваю, заглядывает мне в лицо, и тянет в сторону комнат. С трудом переставляю ноги, все кажется окутанным каким-то упругим туманом. Ну и что это со мной? Кажется, мне предстоит опозориться, ну да и черт с ним со всем. Неожиданно осознаю, что мы уже пришли в комнату. Все-таки по меркам этого района Улиц это роскошное заведение. Здесь даже есть центральное паровое отопление, так что беспокоиться о камине не надо. Только немного холодного ночного воздуха просачивается сквозь заколоченные окна, а в остальном, все просто великолепно.
Пламя газового рожка демонически поблескивает в глазах Джонатана, но я все еще не могу различить их цвет. Зря, зря я столько пил. И почему меня это так волнует? Кстати, мне кажется, или они действительно немного светятся? Как же здорово, что я столько выпил. Вини во всем виски, и твоя совесть останется довольна. И твой рассудок будет в относительном порядке.
Джонатан… может быть, стоит как-то сократить его имя? К черту. Так вот, Джонатан явно не собирается терпеть мою заторможенность. Кстати, с ним тоже, кажется, что-то не то. Его взгляд какой-то… лихорадочный, наверное. Так ведь обычно выражаются в подобных случаях? Нет, скажем прямо – бешеный. Впрочем, какая разница. Его немного сумасшедший вид ничуть не портит общую картину. К тому же я много выпил.
Внезапно он прихватывает зубами мою губу и легонько тянет. Будем целоваться? Не ожидал. Наклоняюсь к нему, но он как-то изворачивается и, отступив на пару шагов, начинает медленно, в другой ситуации я бы сказал «мучительно медленно», раздеваться. Сейчас же меня все устраивает. В заторможенности есть свои положительные стороны. Его пальцы зачем-то поправляют воротничок рубашки, перед тем как начать расстегивать пуговицы. О, пуговицы! Они решительно великолепны. Они мягко выскальзывают из петель, подчиняясь его тонким белым пальцам. Чудесно. Может быть, мне попросить парочку себе на память. Забавно будет выглядеть такая просьба.
В то же время смотрю в его глаза, жадно и немного безумно глядящие на меня; на его кривящиеся в развратной усмешке губы; на его хрупкие пальцы, тщательно справляющиеся с одеждой. Я не хочу упустить ни одно его движение. Я хочу впитать его в себя, впитать полностью, впитать без остатка. Что это со мной? Хотя ладно, впитать – так впитать. Боги, боги, какой у него взгляд…Вы знаете, как выглядят пиявки, я хочу сказать, медицинские пиявки? Я не так много их видел, но приходилось. Преотвратнейшие существа. Так вот, каждый раз, рассматривая их, я с чувством какого-то болезненного удовольствия представлял, как маленькие пасти впиваются в мою кожу. В глубине ротовой полости у пиявки располагаются три белых тельца в форме полулинзы. Собственно, это челюстной аппарат пиявки, как вы догадались. Но слушайте, что самое замечательное, каждая из челюстей несет на себе от восьмидесяти до девяноста мелких зубчиков. Таких мелких и таких острых, чтобы было удобно побыстрее добираться до вкусной крови. И сейчас я смотрю в глаза Джонатана, и вижу сотни маленьких острых зубчиков, отчаянно желающих вцепиться в меня. Это ужасно. И так обворожительно. Его взгляд вгрызается в мою кожу, в мою душу. Он ласкает ее, режет и немного целует. Великолепно.
Когда он снимает рубашку и аккуратно вешает на спинку стула, я испытываю некоторое разочарование. Пуговицы закончились. Впрочем, я практически сразу же о них забываю – Джонатан как раз принимается за брюки. Сотни маленьких зубчиков настойчиво вцепились в меня и никак не желают отпускать. Они так настойчивы, что я даже, наконец, справляюсь со своим оцепенением, жадно и как-то бестолково набрасываюсь на него. Но Джонатан только улыбается, а в глазах маленькие пиявочные зубчики маняще поблескивают в свете газового рожка.
Я студент-бездельник, младший сын богатого лорда, я всегда мог позволить себе многое. И женщины, и мужчины искали моего внимания. Богатство, роскошь влекли их, это что-то наподобие инстинкта. Они были рады всячески ублажать меня, выполнять мои капризы, потакать мне и даже унижаться, если мне вдруг приходила в голову такая фантазия. Но на сей раз меня ожидало нечто непривычное. Джонатан не пытался делать ничего из вышеприведенного списка. Нет-нет. Он оказался значительно хитрее всех этих женщин и мужчин. Он тщательно выбрал самое теплое местечко, чтобы туда присосаться и выпить максимальное количество крови. Он отдавался мне весь, до дна, без остатка. Отдавался с небрежной ухмылкой и сумасшедшими глазами. Он делал это так охотно, так беспечно и безоглядно, что я не мог, просто не мог устоять. Вот оно, мое самое теплое местечко, которое готово отдать столько крови, сколько по силам проглотить этому гирудо *. Мне было страшно дышать: с каждый вдохом я получал частичку его, он заполнил мои легкие, мои руки, мою голову. Он впитался под кожу, во рту я чувствовал его привкус. Он был разлит в воздухе, он пульсировал в моих венах. Его было много, слишком много. А я хотел еще, я хотел раствориться в его запахе, потеряться в его дыхании, заблудиться в его глазах. Жадность, ненасытная жажда маленьких зубчиков из его глаз передалась моему сердцу. Мне хотелось вцепиться в него и не отпускать, и пить, пить, пить его кровь, вкушать его плоть, поглощать его существо без остатка. А Джонатан бережно снимал с меня рубашку, пока я пытался справиться с брюками. Мои руки не дрожали, они не были потными, но они двигались словно не по своей воле. А Джонатан серьезно смотрел на меня и шептал что-то успокаивающее, что делало все только хуже. Тогда он улыбнулся и стал тихо, с паузами цитировать что-то смутно знакомое:
- Горе! Приближается время, когда человек не пустит более стрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучится дрожать!
Он укладывается на спину и тянет меня не себя, продолжая практически шептать:
- Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть еще хаос.
Он мягко ведет ногтями по моей спине, а я сквозь какой-то блеклый дым в голове, узнаю эти слова. Ницше. Несчастный философ, потрясший всю Европу своей болью и своим безумием.
- Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды, - прерывисто шепчет Джонатан, выгибаясь под моими руками.
- Горе! Приближается время самого презренного человека, который уже не может презирать самого себя, - продолжаю я, целуя его шею.
- Смотрите! Я показываю вам последнего человека, - еле выговаривает он между стонами.
- А дальше? – спрашиваю я.
- Я не помню, - улыбается он.
- Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда – так вопрошает последний человек и моргает.
Я говорю это, и понимаю, что снова контролирую свои руки. Я говорю это, и понимаю, что глаза Джонатана прикрыты, а ноготки царапают простынь, извлекая чудный скребущий звук. Ницше больше не нужен, но я не могу остановиться:
- Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; Последний человек живет дольше всех.
Я с трудом выговариваю слова, а Джонатан может только стонать, скребя ноготками по простыни. Я смотрю на его запрокинутую голову, на его приоткрытый рот, на слезы в уголках его глаз и что-то жалобно дрожит у меня в душе от беспомощности, сквозящей в каждой детали. От того, как смешно задралась его губка и теперь отчетливо видны ровные зубы, от того, каким беззащитным кажется его лицо, не завешенное черными волосами, от того, как он выгнул спинку, прижимаясь ко мне еще ближе. Я глажу его нежную кожу, я любуюсь его хрупким телом, и что-то шепчу, шепчу, шепчу, не останавливаясь. Что-то бессвязное, но это и не важно, ведь сейчас он не понимает слов, как не понимаю их и я. А он уже не стонет, но как-то надрывно всхлипывает, и это именно то, чего мне не хватало всю жизнь. Наконец, я чувствую, что насытился им, растворился в его запахе, потерялся в его дыхании и заблудился в его глазах. Когда я понимаю это, какой-то липкий туман как будто выливается на мою голову, лишая остатков воли. А когда он исчезает, я чувствую только теплое трепещущее тело Джонатана, вижу его широко распахнутые безумные глаза и прижимаю его к себе. Крепко. Так крепко, что не надо никаких веревок, не надо никаких цепей, потому как ничто сейчас не способно отнять его у меня. Так закончилось двадцать седьмое апреля 189... года.

Когда я встретил его на следующий день в университетском коридоре, он посмотрел сквозь меня бессмысленным взглядом светло-карих глаз. А пиявка, поселившаяся во мне, удовлетворенно оскалила свои зубки. Она была сыта.

* hirudo – с лат. пиявка

@темы: бумагомарание, стимпанк, ориджинал, слеш